Глава пятнадцатая
— Он уже не придет, — сказала Нелли.
— Вы кого-то ждете? — спросила ее мать у Фонтранжа.
— И ждем и не ждем, — ответила Нелли. — Я лично не жду.
— А я жду.
— Могу я наконец узнать, о ком идет речь? — воскликнула мать.
— Нет. Этого никто не может знать. Никто даже не догадывается, что мы здесь сидим и ждем его. Никому и в голову не приходит, что мы оба не просто ждем его, а предполагаем, что он — может быть — появится. Ты бы умерла на месте, если бы узнала, о ком я говорю.
— Ну что еще за глупости! Сейчас же скажи мне, в чем дело!
— О нет, ты ничем не рискуешь. Он уже не придет.
— Во всяком случае, это, как я поняла, мужчина. Надеюсь, из порядочных?
— Как вы считаете, Фонтранж, он из порядочных?
— В высшей степени. Я не знаю более достойного среди мужчин.
— Да надень же, наконец, шляпу, Нелли! Вы уже запаздываете. Ох, до чего ж ты мне не нравишься в черном!
Фонтранж вышел из комнаты — по его словам, чтобы поговорить с Эглантиной, а на самом деле взглянуть, не пришел ли Реджинальд.
— Почему ты не оделась в белое?
— Потому что у меня был любовник.
— Почему ты так разговариваешь с матерью?
— Потому что моя мать меня не любит, а я ее ненавижу.
— Почему тебе сегодня обязательно нужно болтать всякую чепуху?
— Потому что сегодня я наконец хочу посмотреть, что такое правда. Хочу ощутить во рту ее вкус. Хочу ощутить в руке ее тяжесть. Хочу, чтобы она меня коснулась.
— Бедное мое дитя!
— Отойди, не трогай меня!
Вернулся Фонтранж.
— Пора ехать, Нелли. Вы сядете с Эглантиной.
Нелли улыбнулась. Боже мой, до чего жестокая и странная, ужасная и комичная штука — жизнь. Она безжалостна к тем, кто пытается дать ей шанс проявить милосердие и всепонимание. Вот уже шесть дней, как Фонтранж и Нелли изощрялись во всех, какие только возможны, мужских или детских хитростях, позволивших бы Реджинальду вернуться — в любой час, в любую минуту, в любую секунду. Каждая их фраза звучала как прощальная и могла достойно и дружески завершить этот странный роман, да и вообще всю драму. Ночами Нелли то и дело просыпалась, и лампочка на маленьком столике никогда не гасилась, и дверь в спальню не запиралась, чтобы Реджинальд мог войти и отыскать в полутьме ее постель. Фонтранж, напротив, каждый вечер перед сном приказывал будить себя попозже, держать наготове собранные чемоданы и путеводители; словом, принимал все необходимые меры на случай, если Нелли вдруг позвонит и скажет, что свадьбы не будет, что Реджинальд вернулся к ней. Они не планировали никакого свадебного путешествия. Они обедали и ужинали только в тех местах, где Реджинальд мог легко найти их; садились так, чтобы он сразу увидел обоих, но не в центре зала, чтобы он не побоялся подойти. Никогда еще жизни не предоставлялось столько удобных случаев забыть о своей фатальной неумолимости и проявить хоть капельку фантазии и снисхождения.
Фонтранж вспоминал, как ребенком, в семилетнем возрасте, он пережил подобную неделю: егеря рассказали ему, что в лесу бродит белая красавица-лань, и он внутренне подготовился к ее появлению, да и вокруг себя, в доме, все устроил так, чтобы она могла прийти и подружиться с ним. И тогда он тоже — совсем как теперь Нелли — не запирал двери на ключ и даже оставлял их приотворенными: нельзя ведь требовать от лани того, на что способен Реджинальд, — повернуть дверную ручку; и ворота замка он не захлопывал, а утром первым делом бежал проверить, нет ли там следов; и еще он набросал на коврике рядом с кроватью свежей травы, — пускай поест, если придет и застанет его спящим. Ибо нельзя ведь требовать от лани того, что естественно для любовника, который, придя ночью, может простоять до утра возле постели возлюбленной, нежно взирая на нее в ожидании, когда ее первый взгляд коснется его лица. Нет, не взглядом, а рукою касался утром пола маленький Фонтранж, ища пальцами нежную шерстку и не находя ничего, кроме ворса ковра. Лань все не приходила. Она так никогда и не пришла. Он жил среди кошек и собак, а однажды по лестнице в дом забрела лошадь. Но посланница лесов и лугов, собак и прочей живности, населявшей мир Фонтранжа, не явилась к нему ни в открытую, ни сквозь запертую дверь.