Ли-Тян чувствует приторный запах и на мгновенье у него кружится голова.
— «Что это там было написано в книге, которую злобно разорвал Ван-Чжен?» — спрашивает он себя, не зная почему пришла ему в голову мысль о книге. И, снова напрягая свою память, старается он припомнить слова, которые вычитал Ван-Чжен из погибшей книги... — Да, да! Верно: там, в душной каморке, на грязных циновках он не видел богатых. Люди в изношенной на тяжелой работе одежде, люди с черными от труда руками лежали там и курили из маленьких трубочек пьянящее, дурманящее зелье. Курили и оставляли толстому, хитрому и беспощадному хозяину последние заработанные деньги. Богатых не было там. Нет, не было... В книге было верно написано. Самая настоящая правда. Ведь оттого-то и разорвал ее Ван-Чжен, а Сюй-Мао-Ю сжег остатки, оттого, что в книге была настоящая правда...
Ли-Тян вздохнул и взглянул на Сюй-Мао-Ю, на Ван-Чжена. Взглянул пристально, точно в первый раз видел их по-настоящему.
Такие ли они, какими были в тот день в городе, в переполненном жильцами доме, когда сулили ему верную работу, сытую пищу и хороший заработок на зиму? Как будто такие же. Ничто в них не изменилось. Но Ли-Тяну теперь они кажутся совсем другими. Ли-Тяну неприятен их вид. Ему тяжело оставаться возле них. Он распрямляет плечи, придавленные воспоминаниями и мыслями, и тихо уходит с поля.
Он не идет прямо к зимовью, а долго бродит вокруг него, уходит в сосняк, останавливается под неподвижными соснами, потом снова идет. Потом опять приостанавливается. В раздумьи, в смятении, в тревоге.
Ли-Тян долго ходил по лесу, но, в конце концов, пришел к зимовью. Там его встретила Аграфена. Она была чем-то возбуждена, была нетерпелива и, радостно встретив его, сразу спросила:
— Это что же, оно самое и есть лекарство, в чашечке у старика которое?
— Лекарссва?! — переспросил Ли-Тян.
— Ну, да, вот, с маку которое старик собирает... Сказывали мне как-то, что, мол, для лекарства мак ростили... Оно, значит, и есть самое!?
— Лекарссва!? — негодующе повторил Ли-Тян. — Никакая лекарссва!.. Это блохая, шибко блохая!.. От эта люди голова ходи курыгом... люди забывайла... сипи... Эта шибко блохая!..
— Да что ты! — встрепенулась Аграфена. — Что ж это такое?
Но Ли-Тян внезапно замолчал. К зимовью подходил Пао. Его осторожные шаги, которые не расслышала Аграфена, были бесшумны и легки. Но Ли-Тян во-время услыхал их и насупился. И, заметив подстерегающий взгляд Пао и его хитрую улыбку, женщина сообразила, что нужно быть осторожной, и молча ушла к речке.
У речки, лениво ополаскивая котел и протирая его жирным речным илом, Аграфена задумалась. То, что ей успел сказать Ли-Тян, сильно озадачило ее. Она сразу поверила этому китайцу и поняла, что старик когда-то обманул ее. Она не понимала еще толком в чем тут дело, но чуяла неладное. Когда-то в деревне она знала, что от мака люда засыпают. Она вспомнила, что ленивые бабы навязывали в тряпку, в узелочек щепоть маковых зерен, совали в рот кричащим ребятишкам и те, насосавшись, тяжело и крепко засыпали. Но дальше она ничего не знала. И ей стало страшно и вместе с тем томительно-любопытно: куда же китайцам такая уйма снадобья? Кого это они им будут усыплять? для какого дела? для каких целей?
Аграфена думала и ничего не могла додуматься. И она решила разузнать обо всем у Ли-Тяна. Она заприметила, что он сам чем-то огорчен и всполошен. Что и ему как будто не нравится это дело.
И кроме того заприметила еще раньше она, что Ли-Тяна его товарищи держат на-отлете. С того дня, когда он помешал Пао и Хун-Си-Сану в их озорстве, против него насторожились все — даже Ван-Чжен. И оттого ее потянуло к Ли-Тяну и она почувствовала, что ему можно верить больше, чем другим.
Он ей расскажет обо всем. Обо всем, что ее заинтересовало. А было ей интересно узнать не только из праздного бабьего любопытства. Ведь и она не от хорошей же жизни ушла сюда в тайгу. Потянуло ее на заработок. На заработок, которого не могла она долго добыть в городе. Зря не пошла бы она сюда. У ней был расчет. Она теперь рассчитывала, что ее работа здесь, на заимке, продлится еще не больше полуторых, двух месяцев. С ней при найме уговаривались, что она проживет тут до ранней осени, до конца жатвы. Время пролетело незаметно — прошлое всегда кажется пролетевшим незаметно! — и оставшиеся недели уже не казались длинными и тягостными. Вот только бы получить у китайцев расчет, покинуть их и вернуться к своим, к привычному. Только бы дотянуть до конца.
И не видно было никаких затруднений, чтобы дожить оставшееся время спокойно и благополучно. Все как будто шло тихо и гладко. Вот разве это странное и малопонятное, о чем с досадою и какою-то злобою говорил Ли-Тян. Странное и малопонятное...
Аграфена вымыла котел, отнесла его в зимовье, сходила на поле. Поглядела на китайцев, постояла неподалеку от них и снова вернулась к зимовью, а потом к речке. Ее томило желание отозвать Ли-Тяна в сторону и поговорить с ним, расспросить его. Она горела этим желанием, но не могла позвать Ли-Тяна при всех, боясь возбудить недоумение и подозрение с их стороны. Она чувствовала и понимала, что с Ли-Тяном переговорить об этом следует без свидетелей, без чужих, подслушивающих ушей.
Только после ужина удалось ей ненадолго остаться с Ли-Тяном с глазу на глаз и она успела шепнуть ему:
— Утречком ты пойди в лес, в сосновый... Там, знаешь, дерево такое обгорелое стоит... Подожди меня там. Хочу потолковать с тобою... Чтоб другие не узнали!.. Ладно?
— Ладно! ладно! — быстро согласился Ли-Тян. — Моя приди!..
В эту ночь Аграфена спала беспокойно. Она долго ворочалась на постели, долго не могла уснуть. А когда заснула, то сон ее был тревожен и не крепок, и она несколько раз просыпалась и с тоскливым нетерпением ждала утра.
16.
Утром, едва рассветные лучи прильнули к маленькому оконцу, Ван-Чжен проснулся. С вечера он томился легким недугом и, еле дождавшись рассвета, поднялся с постели. В утреннем полумраке он оглядел зимовье, посмотрел на спящих товарищей, и не досчитал одного. Кто-то вышел. Это удивило Ван-Чжена; он тихо подошел к спящим, наклонился к ним и пересчитал: Сюй-Мао-Ю был на месте, Хун-Си-Сан тоже; на месте же был, сочно похрапывая, Пао. Ван-Чжен сообразил, что в отлучке Ли-Тян, и подумал, что с парнем произошло то же, что и с ним!
— Вчерашняя похлебка давит! — решил он и направился к выходу. Но у двери, ведущей в каморку Аграфены, он приостановился. Его по привычке потянуло сюда. Подкравшись осторожно к перегородке, он прильнул ухом к щелке, прислушался. За перегородкой было тихо. Ни о чем не подозревая, Ван-Чжен осторожно потрогал скобку. Но едва он прикоснулся к ней, как дверь легко поддалась и приоткрылась. Ван-Чжен от неожиданности замер. Он забыл, зачем встал с постели. Сердце у него забилось радостно и недоверчиво: неужели он, наконец, попал к этой женщине? Выждав несколько мгновений, он затаил дыхание и медленно раскрыл дверь шире. И, раскрыв ее настолько, что можно было протиснуть туловище, он тихо, с величайшими предосторожностями проскользнул в каморку.
Теплый запах встретил его. Долгожданный, необходимый, давнонеощущаемый запах женщины. Ван-Чжен рванулся, подстегнутый этим запахом, и в два шага проскочил к койке. Он почти упал на нее. Упал — и обжегся изумлением и обидою.
Рука его коснулась еще теплой, но пустой постели. Женщины не было в каморке.
Ван-Чжен остолбенел, но быстро пришел в себя. Он осторожно выбрался из каморки, прикрыл дверь, прошел по зимовью к спящим и еще раз убедился, что Ли-Тяна нет на месте. Убедившись в этом и сопоставив одновременное отсутствие Аграфены и Ли-Тяна, он вышел из зимовья.