Музыка становится громче. На сцену выходит Эбби Сусо – на ней огромный расшитый воротник и парик Элвиса – и начинает петь.
Конечно, она великолепна. У нее не такой сильный голос, как у Ника или Тейлор, но она попадает в такт и при этом умеет быть смешной. В том и фишка. На сцене она строит из себя уморительную недотепу. В какой-то момент мисс Олбрайт даже расхохоталась. Это о чем-то да говорит: во-первых, кто бы мог подумать, что люди правда хохочут; во-вторых, она видела этот номер примерно тысячу раз. Да, Эбби настолько крута. Даже я не могу отвести от нее глаз.
Когда прогон заканчивается, мисс Олбрайт собирает актеров, чтобы провести разбор. Все равномерно распределяются по сцене – все, кроме Саймона и Ника, которые немедленно перемещаются к самому краю, поближе к Эбби. Вполне предсказуемо.
Ник обнимает Эбби за плечи одной рукой, она придвигается к нему поближе. Тоже вполне предсказуемо.
Вайфая здесь нет, так что я вынуждена слушать сначала замечания мисс Олбрайт, а потом десятиминутный монолог Тейлор Меттерних о том, как потерять себя и стать своим персонажем. Подозреваю, Тейлор просто уносит от звука собственного голоса. Уверена, она получает миллион маленьких оргазмов прямо у нас на глазах.
Наконец мисс Олбрайт останавливает этот поток, и все начинают собирать рюкзаки и расходиться. Саймон, Ник и Эбби остаются сидеть у оркестровой ямы. Я встаю, потягиваюсь и спускаюсь в проход, чтобы к ним присоединиться. Мне одновременно хочется и кричать о том, какие они молодцы, и ничего не говорить. Что-то останавливает меня. Может, это чересчур искреннее проявление чувств слишком похоже на то, как вела себя Лиа-пятиклассница. Это если не принимать во внимание тот факт, что от идеи восхищаться Эбби Сусо меня буквально начинает тошнить.
Поэтому я просто вскидываю ладонь.
– Пятюню, Саймон! Ты был великолепен!
– Я даже не знала, что ты здесь, – говорит Эбби.
Сложно понять, что она имеет в виду. Может, это завуалированное оскорбление: «Что ты вообще здесь делаешь, Лиа?» Или: «Мне на тебя плевать, поэтому я тебя не замечаю». Или я опять выдумываю лишнее. Когда дело касается Эбби, это случается сплошь и рядом.
Отвечаю ей кивком.
– Я слышала, вы едете в «Вафл Хаус»?
– Да, мы ждем Нору.
Мимо нас проходит Мартин Эддисон.
– Пока, Симеон, – говорит он.
– Пока, Рубен, – отвечает Саймон, поднимая взгляд от телефона. Так зовут персонажей, которых они играют, и да, Саймону досталась роль Симеона – полагаю, мисс Олбрайт просто не могла себе в этом отказать. Рубен и Симеон – это братья Иосифа, так что все это было бы даже мило, если бы не Мартин Эддисон.
Он отходит в сторону, Эбби провожает его яростным взглядом. Ее не так-то просто вывести из себя, но Мартину это удается самим фактом своего существования – и тем, как он всегда останавливается, чтобы заговорить с Саймоном, будто в прошлом году не случилось ничего особенного. Офигительная наглость. Саймон отвечает коротко, но меня бесит, что он вообще отвечает. Не то чтобы я могла ему указывать, с кем разговаривать. Одно я знаю наверняка: Эбби это бесит ничуть не меньше.
Саймон снова уткнулся в телефон: наверняка пишет Брэму. Они вместе чуть больше года – одна из тех счастливых парочек, при взгляде на которые немедленно начинает тошнить. И речь сейчас совсем не о том, что они демонстрируют свои чувства при всем честном народе. Нет, в школе они даже не прикасаются друг к другу, скорее всего потому, что окружающие – те еще неандертальцы, когда дело доходит до геев. Зато Саймон и Брэм весь день переписываются, а уж какими взглядами обмениваются – и пяти минут друг без друга продержаться не могут. Не завидовать им невозможно. Не только потому, что «любофф-сирца-уединитесь-уже-парни» и прочее «долго и счастливо», но и из-за того, через что им пришлось ради этого пройти. У них хватило смелости сказать: «Насрать на все, насрать на порядки в Джорджии, насрать на всех зашоренных гомофобов».