– А потом? Что потом, когда эти рабы умрут на астероидах?
– Потом… – она сделала вид, что ещё не проглотила мясо.
– Дайте нам три месяца. Мы перероем весь Кармин, и если потерпим неудачу, Вы доложите, что сделали всё возможное. А если добудем Тритеофрен целиком… о-о, Альда, Вы видели, какой была наша жизнь на Эзерминори?
– Только в учебниках, – буркнула Хокс, истолковав это как намёк, что уступает нахалу в линьках. – Я не такая древняя, как ты.
– Безбрежные долины, душистое разнотравье, горные хребты с зефирными тучками на маковках, кристальные воды и плодородные леса. Пьяняще свежие бризы… Альда, нам нужна своя планета. Такая, как Урьюи. Не скитание от астероидов до очередного ада вроде этого и обратно, не бродяжничество по военным лагерям. Посмотрите, во что мы превращаем любой мир, которого касаемся. Мёртвые земли, прах и пепел. Наша обычная стратегия с захватом воды делает планеты непригодными для жизни. Рабы, оторванные от дома, дохнут через полгода на астероидах. А вернуться в прикормленные места мы можем в лучшем случае через сотни лет. Часто уже некуда бывает возвращаться. И приходится опять всё бросать, опять собираться в путь, искать источники крови. А что, если когда-нибудь мы не найдем новых рабов? Что тогда?
Его мягкие подошвы неслышно сминали ворс молочного ковра, к скулам подступила кровь энтузиазма. Альда молчала, жевала и дивилась, как что-то может волновать Бритца, эту эмоциональную мумию. Он встал, терзая Хокс ревностью к осанке минори: не вялой и не будто кол проглотил, а уравновешенной, как у овчарки.
– Я пожил на Эзерминори. Я знаю, чего стоит иметь свой собственный дом. С постоянной гравитацией, естественным светом, дикой природой. С долгим запасом крови. Идеально подходящей крови… Без аварийных всполохов посреди ночи от отказа системы жизнеобеспечения. Месяц назад, когда Вы только прилетели на Кармин, разве не завидно было, что эти люди живут в раю? А Вы – где-то в потёмках и вечной мерзлоте. Разве не хотелось хоть на минуту задержать запуск гидриллиевых эмиттеров, чтобы полюбоваться бликами на хрустальном озере? Нам нужна Урьюи. Не горстка рабов. Планета. Целиком.
Бессовестный туман его голоса обволакивал Альду, то ласкал, то покалывал, забирался под шёлк её блузы и лизал за ушком. Пожалуй, за три месяца с этим прощелыгой она и впрямь поймёт, отчего сестра потеряла голову. Нет, девяносто дней она ему не уступит.
– С другой стороны… – вытащив себя из плена деликатеса, массажа и живописной риторики, очнулась Хокс. – С другой стороны, до нападения на Урьюи – куча времени. Ищи. Девять недель, Бритц. И ни днём больше.
– Спасибо, госпожа.
– И я вынуждена отпустить большую часть солдат с грузом домой на астероиды. Здесь оставлю одну вереницу: хватит тебе дюжины гломерид и полутора сотен эзеров?
– Хватит, госпожа.
– Но ты мне подчиняешься, понял?
– Понял. Я здесь выше только ростом. – Кайнорт улыбнулся сдержанно, но даже эта слабая мимика выдала ямочки на щеках.
Если приглядеться, внешне он не был создан для войны, для службы в перквизиции. Но облик нередко диссонирует с талантом, и Бритц сам притёр себя к любимому делу. Смеялся редко, будто это облагалось налогом. Приструнил жёсткие волны военной стрижкой. Альда удивлялась, как это он не догадался укоротить длинные не по уставу ресницы, из-под пушистых кистей которых светили колючие прожекторы глаз. Но, спускаясь вниз по отглаженным стрелкам, взгляд упирался в кеды: на правой ноге красный, на левой синий. Клоун буквально заявлял: я выучил правила, чтобы плевать на них.
– Исчезни, Кайнорт, и передавай мои комплименты повару.
– Знаете, – добавил он уже у клинкета, – когда жертву готовят к забою, от страха в кровь попадает слишком много адреналина, и мясо становится жёстким. Другое дело молочные младенцы. На материнской груди им до последнего неведома тревога. Такое нежное мясо совсем нетрудно готовить.
Желваки Альды дрогнули:
– Портишь аппетит, Бритц?
– Я лишь повернул Вас лицом к тому, что Вы едите, – снова деликатный наклон головы.
– Только идиотам не по себе, если в тарелке кто-то издали похож на них. Можно подумать, ты мяса не ешь!
– Ем, разумеется.
– Тогда какая разница, взрослый это или… Угощайся, – Альда дёрнула тентакль из розетки.
– Спасибо, нет. Мне как-то не по себе.
Учтивая полуулыбка. Шипение клинкета. Шлейф его издёвок еще не испарился, но Альда Хокс уже пожалела, что пообещала девять недель при свидетеле. И ведь каков угорь! Не успел получить, чего хотел, как выскользнул из силков устава и щёлкает начальство по носу.