После акридария я направилась дальше, чтобы забрать у ночных сторожей отару барьяшков. Так называли длинноносых зверьков, которых мы видели рядом с бизувием, когда бежали от дюнкеров. Глупые, но забавные барьяшки были моей вотчиной. За хлевом ругались:
– Три, негодяй? – кричал эвакуратор, верзила Гу. – Три вернулись с полным брюхом нефти! На кой нам ещё три нефтяных, вредитель?!
– Мне их к себе, что ли, привязывать… – бурчал сторож.
– Только упусти мне ещё, – пригрозил Гу, – ещё один водяной одичает и притащит хоть золотого песку… да хоть алмазную крошку – я тебя вытурю. Понял, дурак?
– Да понял…
Гу схватил загулявших барьяшков разом за три долгих шеи и потащил их, забракованных, в мастерскую. Доить. Чем уж бог послал.
Отару нужно было гнать далеко-далеко, к лесу. Не лес был, одно название. Я вела вожака, запрокинув его клюв высоко над землёй и крепко прижимая к бедру. Он не сопротивлялся. Мы пересекали овраг, под которым лежал нефтяной пласт. Передний барьяшек ни в коем случае не должен был этого учуять. Затормозит вожак – и вся колонна станет, как вкопанная. Начнёт без конца тыкать замотанными клювами дорогу. У леса я развязала им носы, и барьяшки разбрелись по канавкам. Поклевали землю и по очереди принялись погружать клювы в землю. Добывать воду. Убежать они не пытались, но были не против, если выдастся случай.
– Которые дикие, они воду совсем не берут, – приковылял Гу и присел рядом, жуя усик саранчи.
Эвакуратор был хоть и верзила, но хромой, и в дозор не ходил. За льдом тоже не лазал. У его имаго – сенокосца – остались только три ноги, а человеком полторы. Гу бродил по хозяйству вокруг да около. Рассказывал много интересного. Вот как теперь о барьяшках:
– Они к чему приучены, то и тянут.
– Почему тогда воду не любят брать? Какая им разница?
– В природе-то барьяшки не живут одни, только рядом с бизувием, – объяснил Гу. – добывают для них нефть, поят… А бизувий защищает и согревает отару ночью. Симбиоз. А дюнкерам до зарезу нужно топливо для бизувиев, чтобы толкали их барахло. Вот они и отпускают на ночь своих барьяшков, чтоб те сманили за собой домашних. А раз учуяв, как пахнет чужак, домашний бежит на зов природы: опять за нефтью. Одна капля– и всё пропало. Нам чистая нефть ни к чему, генераторы на ней только портятся.
Я сдвинула фильтр, якобы потереть глаза, а на самом деле попробовать, каков стал воздух. Уж больно прозрачный он был на вид. Вдох дался на удивление легко. И второй. Целую минуту, прикрывая рот ладонью, я дышала, прежде чем запершило в горле.
– Ты зачем вдыхаешь-то! – Гу заметил и нахлобучил мне фильтр по самые уши.
– А ты откуда столько про барьяшков знаешь?
– Мы пацанами их на золото нажучивали.
В кармане затрещало. Я опять закашлялась, чтобы заглушить звук. Но –
– «…с севера… вижу воланер…» – пробурчало из подкладки, и я попалась. Все приёмники давно полагалось сдать в бун-штаб.
– Это ты чего, синдиком припрятала? – привстал Гу. – А ну-ка…
– Да он почти дохлый!
– Да ну-ка, вынь, говорю, погромче сделай! Случилось там что-то.
Секунду помявшись, я поверила, что Гу не отнимет моё сокровище, и вытащила синдиком.
«…летит в нашу сторону», – трещало оттуда. – «пока один… сворачивайтесь и в бункер!»
– Воланер эзеров, – забеспокоился Гу. – Давай, что ли, собирать отару, Эмбер. Объявят тревогу, надо успеть вернуться.
– А у меня третий наряд! Лёд.
– Да и жук с ним! Один день не попьёшь.
– У нас Чиджи опять болеет. Мне нельзя назад без воды! Слушай, Гу… последи за барьяшками, а? Я за льдом слазаю.
– При тревоге нельзя наверх!
– Так ведь ещё не объявили! Может, воланер этот уже свернул.
Синдиком молчал, и Гу мотал головой, сомневаясь. Пока он не сказал нет, я достала руженитовый термос и размотала коромысловый шнур. Тонкий и компактный, но длиной целых три километра – до самой сферы. И весь покрытый узелками. Это был видавший виды шнур, его запускали и дёргали обратно раз в два-три дня. Мы не могли оставить коромысло в небе: ледяная сфера крутилась над планетой, и лестницы уползали километров на пять в сутки. Первый раз я забиралась под присмотром Гу, он же запускал шнур. Провозилась в полубреду-полупанике часа два и чуть не околела там наверху. Папа обычно лазал за водой. Но его выходы в дозор участились, и в тот день, уже по накатанной, я собиралась уложиться вдвое, нет, втрое быстрее. В одной руке у меня был приготовлен кончик шнура, а другой я отжала клапан термоса.