В позитивном видении либеральной национальной идентичности гораздо больше, чем успешное управление многообразием и отсутствие насилия. Либералы, как правило, сторонятся апелляций к патриотизму и культурным традициям, но это не так. Национальная идентичность либерального и открытого общества - это то, чем либералы могут по праву гордиться, а их тенденция преуменьшать значение национальной идентичности позволила крайне правым претендовать на эту позицию. Привилегии, предоставляемые гражданам, в последние десятилетия неуклонно разрушались судами в Европе и США, и даже оставшееся различие между гражданином и негражданином - право голоса - было поставлено под сомнение. Гражданство должно быть двусторонней сделкой, выражающей согласие с общественным договором, и должно быть предметом гордости. Обещание либеральной американской идентичности было запечатлено романистом Майклом Шара в мыслях, приписываемых полковнику Джошуа Лоуренсу Чемберлену, офицеру Союза, чьи действия решили исход битвы при Геттисберге во время Гражданской войны:
Чемберлен вырос с верой в Америку и человека, и эта вера была сильнее, чем вера в Бога. Это была земля, где ни один человек не склонит голову. Здесь, наконец, человек мог встать, освободившись от прошлого, от традиций, кровных уз и проклятия королевской власти, и стать тем, кем он хотел стать... Факт рабства на этой невероятно красивой новой чистой земле был ужасен, но еще больше был ужас старой Европы, проклятие дворянства, которое Юг переносил на новую почву... Он боролся за достоинство человека и таким образом боролся за себя.
Исторически либеральные общества были двигателями экономического роста, создателями новых технологий, ярких произведений искусства и культуры. Это происходило именно потому, что они были либеральными. Список можно начать с древних Афин, которые Перикл прославил в следующих словах:
У нас есть форма правления... [которая] называется демократией. В ней, хотя и существует равенство между всеми людьми с точки зрения закона в их частных спорах, тем не менее при присвоении достоинств одному человеку отдается предпочтение перед другим, и то в соответствии с репутацией не его дома, а его добродетели; и он не отбрасывается назад через бедность из-за неясности его личности, пока он может приносить пользу обществу. И мы живем не только свободно в управлении государством, но и друг с другом без зависти, касающейся повседневного образа жизни друг друга; не обижаемся ни на кого за то, что он следует своему собственному нраву.
Города-государства Северной Италии, такие как Флоренция, Генуя и Венеция, были скорее олигархиями, чем демократиями, но гораздо более либеральными, чем окружавшие их централизованные монархии и империи, и с эпохи Возрождения стали центрами искусства и мысли. Либеральные голландцы отметили Золотой век в XVII веке, а либеральная Британия стала изобретателем промышленной революции. Либеральные Соединенные Штаты, в свою очередь, стали главным производителем мировой культуры - от джаза и Голливуда до хип-хопа, Силиконовой долины и Интернета - за те десятилетия, что они принимали беженцев из закрытых обществ.
Именно способность либерального общества стимулировать инновации, технологии, культуру и устойчивый рост будет определять геополитику будущего. Китай под руководством Си Цзиньпина утверждает, что он может стать доминирующей державой в мире в авторитарных условиях, а Запад, и особенно США, находится в состоянии неизбежного упадка. В настоящее время мы не знаем, сможет ли эта несвободная политическая и экономическая модель генерировать инновации и рост на пути, а также породить что-либо похожее на привлекательную глобальную культуру. Во многом удивительная история роста Китая за последние четыре десятилетия стала результатом его собственного флирта с либерализмом, открытости китайской экономики, начавшейся с реформ Дэн Сяопина в 1978 году, и создания активного частного сектора. Именно частный сектор, а не дремучие государственные предприятия, обеспечил большую часть высокотехнологичного роста страны. Сегодня Китай вызывает всеобщее восхищение своими экономическими успехами и технологическим прогрессом. Его несвободная социальная модель пользуется гораздо меньшим уважением, и миллионы людей не стремятся стать гражданами Китая.
Вопрос будущего, на который нет ответа, заключается в том, смогут ли либеральные общества преодолеть внутренние разногласия, которые они сами создали. То, что начиналось как институциональный механизм управления разнообразием, породило новые формы разнообразия, которые угрожают самим этим механизмам. Поэтому либеральным обществам придется скорректировать свой курс, если они хотят конкурировать с растущими авторитарными державами мира.