Хотя труды Милля признаются классикой современного либерализма (И. Берлин, например, называл Милля одним из его «отцов»), его последователи сталкивались с трудностями, пытаясь выстроить из них единую стройную теорию [Берлин 1992: 288; Rees 1977]. То же самое происходило и в России, где различные мыслители обращались только к тем идеям Милля, которые были им близки политически. Так, видный теоретик утопического социализма Н. Г. Чернышевский (1828–1889) перевел в начале 1860-х годов на русский язык «Основания политической экономии» Милля и одновременно с этим опубликовал серию статей об этой книге, в которых Милль изображался одним из основоположников социализма[57]. Более того, как пишет Дж. Скэнлан, Милль «считался провозвестником позитивизма», расцветшего в России в 1860-1870-х годах [Scanlan 1968: 3]. Однако Герцен видел в Милле союзника в своем споре с западниками, выступавшими за постепенное, но неотвратимое превращение России в демократическое государство по западному образцу, и ссылался на труд Милля «О свободе», опровергая идею исторического прогресса как таковую[58].
Причиной всей этой путаницы отчасти является то, что Милль отказывался придавать своим политическим принципам какую-либо институциональную форму, считая, что выбор государственного устройства должен быть основан как на этих принципах, так и на конкретных обстоятельствах времени и места. Хотя он и был убежден, что при наличии некоторых сдерживающих факторов демократическая форма правления обладает несомненными преимуществами, положение дел в Европе и Америке в XIX веке внушало ему тревогу: он опасался, что общественное мнение и диктат широких масс могут привести к «коллективной посредственности», которая задавит индивидуальность и воспрепятствует нравственному и культурному совершенствованию личности[59]. Идеальное государственное устройство, которое поощряет развитие личности и гарантирует свободу, должно учитывать существующие институциональные структуры и обычаи. Считая, что в поисках этого идеального государственного устройства необходимо экспериментировать и принимать во внимание актуальные реалии, а также видя определенные преимущества в социалистическом способе производства, Милль мечтал о реформировании общества на основе социальной справедливости[60]. Такое размывание границ между либерализмом и другими политическими доктринами во имя разностороннего развития личности полностью исключает причисление Милля к утопистам; при этом его философское наследие, безусловно, не выходит за рамки либеральной традиции.
4. Историография российского либерализма
Хотя в современных исследованиях огромное внимание уделяется конфликту между различными либеральными интересами и ценностями и противоречивости внутренней природы человека как таковой, когда речь заходит о либеральных традициях, находящихся вне западного мейнстрима, эту тему нередко обходят стороной. К. И. Шнейдер пишет «об отсутствии системы координат, понятного и современного методологического языка» [Shneider 2006: 833; Шнейдер 2010:141]. Глубокая продуманность, свойственная учениям российских либеральных мыслителей, и та исключительная политическая ситуация, в которой они, как правило, находились, делают историю российского либерализма идеальным объектом изучения для исследователей, интересующихся конфликтом между либеральными ценностями и свободами и тем, как влияют друг на друга теория и конкретные исторические обстоятельства, однако роль России в истории и философии либерализма освещена недостаточно. В трудах, посвященных взаимоотношениям между двумя ипостасями либерализма (как теория и общественное движение), редко уделяется внимание России, где той средой, в которой вынуждены были существовать и адаптироваться либеральные концепции, было автократическое и крепостническое государство[61]. То, что история учения о свободе в России не описана в научной литературе так, как она того заслуживает, особенно печально в свете новейших тенденций в этой области, согласно которым концепция свободы является обусловленной культурно-историческим контекстом[62]. Российский либерализм слишком часто подвергался анализу с позиции исторического позитивизма, в основе которого лежало предположение (а иногда и абсолютная убежденность) о том, что все страны в мире медленно, но неотвратимо движутся к принятию либеральных ценностей[63].
57
М. К. Лемке, современник Чернышевского, писал: «Переводчик своими примечаниями и толкованиями, присоединенными к переводу, стремится Милля переделать в Прудона. Этот перевод и объяснения содержат целую систему учения, проповедуемого Чернышевским» [Лемке 1923: 381–382]. О влиянии Милля на российских мыслителей и библиографию его работ, переведенных на российский язык, см. [Scanlan 1968].
59
Тирания общества, писал Милль, «страшнее всевозможных политических тираний, потому что хотя она и не опирается на какие-нибудь крайние уголовные меры, но спастись от нее гораздо труднее: она глубже проникает во все подробности частной жизни и кабалит самую душу» [Милль 1995:291].
60
В своей «Автобиографии» Милль так охарактеризовал те убеждения, которых придерживались он и его жена Г. Тейлор: «Наш идеал конечного развития далеко превосходил демократический идеал и вел нас значительно дальше. С одной стороны, мы особенно восставали против тирании общества над индивидуумом, которое, по общепринятому мнению, лежит в основании большинства социалистических систем, с другой – смотрели вперед в будущее… когда распределение продуктов труда, вместо того чтобы зависеть, как теперь, от случайного происхождения, будет опираться (с общего признания) на признанный принцип справедливости» [Милль 1896: 206–207].
61
Не только Г де Руджеро не уделил внимания восточноевропейским либеральным учениям в своей классической работе «Storia del liberalismo europeo» («История европейского либерализма») [De Ruggiero 1984] – в других обзорных трудах по истории либерализма также найдутся редкие упоминания о них, см., например, [Wall 2015].
62
Эти тенденции хорошо прослеживаются в целом ряде недавних работ [Taylor 2002; Cohen 1997; Foner 1999]. Особого внимания заслуживает книга М. Трудолюбова, в которой предметом исследования является Россия [Трудолюбов 2015].
63
См., например, [Пайпс 2008] или [Malia 1999: 172], где М. Малиа пишет, что исторические процессы в России происходили «в том же направлении и согласно тем же законам, что и на Западе».