На примере Герцена и народников хорошо видно, что мыслители, которые сходным образом критиковали политические, социальные и экономические основы западного общества, предлагали различные средства для излечения российского общества[123]. После ареста в 1880-х годах лидеров народнического движения и стремительного разрушения уклада крестьянской общины в результате индустриализации идеи народничества в значительной степени утратили актуальность. Этим воспользовались марксисты, объявившие, что народники были слепы, не замечали объективных фактов. Российское общество, по их мнению, развивалось согласно непреложным законам истории, сформулированным виднейшими теоретиками марксизма – участниками Второго интернационала[124].
Русский марксизм устами своего основателя Г. В. Плеханова (1856–1918) определял свободу как осознанную необходимость[125]. Основываясь на идеях Ф. Энгельса (1820–1895) и его интерпретации диалектики Гегеля в «Анти-Дюринге» (1878), Плеханов проповедовал фаталистический подход к истории, отождествляя «долженствование» (das Sollen) с «бытием» (das Seiri). Такой позитивистский редукционизм фактически приравнивал свободу к необходимости; рассуждая об этом, Плеханов писал, что «отсутствие свободы есть вместе с тем ее полнейшее проявление» (курсив – автора цитаты) [Плеханов 1898: 3–4; Плеханов 1956–1958,2:307][126]. Это сопоставление индивидуальной свободы и объективных законов истории легло в основу всех российских марксистских учений о развитии общества; последователи Плеханова мало интересовались противоречиями между различными концепциями свободы и видели своей целью установление социальной гармонии.
Однако если в России число приверженцев марксизма постоянно росло, то в Европе он терял влияние и как теория, и как руководство к действию. События, происходившие в европейской истории XIX века, плохо соотносились с диалектикой Маркса, согласно которой классовая борьба неизбежно должна была закончиться революцией и приходом к власти пролетариата. Идеологи немецкого ревизионизма, включая Э. Бернштейна (1850–1932), оспаривали идею о том, что для построения социалистического общества необходима революция, и утверждали, что социализма можно достичь эволюционным путем [Бернштейн 1901; Бернштейн 1906].
В тот момент, когда российское общественное мнение в целом стало уходить от гегелевского исторического нарратива, несколько видных российских марксистов обратились к кантианству и коренным образом пересмотрели свои прежние взгляды на концепцию свободы[127]. В это время, о котором будет более подробно рассказано во второй главе, легальные теоретики марксизма – П. Б. Струве, Н. А. Бердяев, С. Н. Булгаков и С. Л. Франк – совершили, цитируя название статьи Булгакова, переход «от марксизма к идеализму» [Булгаков 1903а][128]. В основе этого перехода лежали отрицание марксизмом универсальных моральных ценностей и, как следствие, ущемление личной свободы[129]. Фундаментальная ошибка позитивизма, писали легальные марксисты, заключалась в отождествлении этических норм с эмпирической реальностью и подчинении их идее исторической закономерности [Струве 19026: 78]. Оспаривая этот подход, они указывали на роль индивидуального сознания в постижении абсолютных моральных ценностей и утверждали, что человек должен быть мерой абсолютного добра и потому всегда восприниматься как цель, а не как средство. «Для нас человек – самоцель — есть формальная объективная норма» (курсив – автора цитаты) [Бердяев 2008: 164].
Легальные марксисты были согласны с тем, что свобода является необходимым условием нравственности, однако, о чем будет сказано далее, в остальных вопросах их мнения нередко расходились. Тем не менее до поры до времени их объединяли критика недостатков марксизма и желание раскрыть уникальный потенциал личности вопреки марксистскому упрощенному представлению о человеке как «продукте» исторического развития.
1.3. Религиозный либерализм и позитивная свобода (В. С. Соловьев)
В последнем разделе этой главы рассматривается вклад в либерализм, сделанный В. С. Соловьевым (1853–1900), в особенности сформулированный им принцип о праве человека на достойное существование, в основе которого лежит религиозное обоснование ценности личности[130]. Будучи одним из величайших русских религиозных мыслителей и ранним критиком позитивизма и марксизма, Соловьев утверждал, что социальное государство должно отказаться от «принципа невмешательства» и не только признавать право граждан на достойное существование, но и активно способствовать достижению этой цели [Балицкий 2012; Valliere 2006: 560–562; Лосев 1990: 261–280]; эта концепция оказала колоссальное влияние на российских либералов начала XX века. В отличие от Чичерина, другого виднейшего идеолога того времени, Соловьев считал, что государство обязано создавать для граждан условия, позволяющие им вести достойный образ жизни, и эта идея составила суть его учения о позитивной свободе, при этом, хотя отдельные положения теории Соловьева можно считать либеральными, его теократический утопизм, нарушающий принцип свободы совести и вступающий в противоречие с идеей разделения церкви и государства, с трудом вписывается в либеральный канон [Михельсон 2014:25–46; Poole 2000–2001:43–87].
123
Другим примером такого рода может служить сопоставление взглядов
Н. Г. Чернышевского (убежденного материалиста) и Ф. М. Достоевского (с его религиозно-философскими взглядами). Их критика буржуазного индивидуализма, который оба связывали с Западом, была на удивление сходной. Достоевский впервые писал об этом в «Зимних записках о летних впечатлениях» (1863) – очерке о своей поездке в Западную Европу, а затем вернулся к этой теме в «Подростке» (1875). Чернышевский критиковал западный либерализм в серии статей о политической истории Франции, в частности в «Борьбе партий во Франции при Людовике XVIII и Карле X» (1858), «Кавеньяке» (1858) и «Июльской монархии» (1860).
127
Первоначально казалось, что теории Канта и Маркса совместимы друг с другом [Kolakowski 2005: 549–600].
128
Классические работы о философской эволюции эти мыслителей см. в [Kinder-sley 1962; Mendel 1961]. См. также [Булгаков 1903а; Струве 1902а; Бердяев 1971: 220–255; Бердяев 1983: 122–155]. Эти мыслители назывались «легальними марксистами», поскольку верили в «легальные» методы политической борьбы и воспринимали марксизм как теорию, подтверждающую необходимость капиталистического развития России. Подробнее о терминах «легальный марксизм» и «легальный марксист» см. в [Kindersley 1962: 231–233] и примечании 44 к этой главе.
130
См., в частности, третью часть его влиятельного труда «Оправдание добра» [Соловьев 1897].