— Допустим, я. Потому что это подлость. Потому что нельзя так развращать людей…
— Они и за тебя взялись?
Кен головой мотает.
— Я вне игры, они думают, что под меня уже готово место в Штатах. А вот все остальные — в игре. Женька… Это она мне рассказала. Говорит, надоело ей видеть рядом с собой наивного мальчика. А я отца тряхнул, и он мне все подтвердил. А Джейн…
— Она в тренде, да и черт с ней, — говорю. — А теперь объясни мне, тормозу, чем это все так ужасно.
— То есть тебе все равно, что ребята из нашей школы тебя закладывают? Вот эти сопляки, которых ты за шкирку таскал, когда они много себе позволяли? Или ровесники, с которыми мы в футбол рубились? Друзья наши, наконец? Те, кого мы всю жизнь знаем? С кем вместе на конвейер пришли?
— Абсолютно. Больше скажу. Ты можешь кричать о «программе» на всех перекрестках. Город только посмеется. Городу наплевать, заводу наплевать, всем наплевать. Ты плохо учил историю России.
Кен глядит на меня как-то странно.
— А ведь ты счастливый, Кеннет Маклелланд из клана Маклелландов, — сообщаю я ему. — Ты так и не завел врагов. И не хочешь, чтобы они у тебя были. Тебе больно, когда люди оказываются дерьмом. Хороший ты парень, Кен.
— Да, больно, — говорит Кен с такой тоской в голосе, что меня аж передернуло. — А насчет врагов… Не беспокойся, врагов хватает. Только плыть мне с ними вместе по одной реке…
Хлопнул меня по плечу и ушел, оставив в недоумении.
Все-таки серьезные разговоры о чести, совести и предательстве, гордости и предубеждении, королях и капусте надо на трезвую голову вести.
Оно, конечно, натрезвя страшнее, зато понятнее.
Никуда я, протрезвев, не уволился — и тут же вляпался.
Заводской конкурс на лучший плакат-мотиватор я игнорировал. Все ждали, что «Витя им сейчас нарисует», а я сказал — да ну, не моя специфика, разучился давно… Не рисовать же завод, каким я его видел на тот момент — в гробу. У меня тут друзья загибаются, ничего себе мотивация.
Победила в конкурсе наглая копипаста с советского плаката 1960-х, слегка подправленная фотошопом. Одухотворенные работяги и надпись «Эфективность — это красота». Именно так, с одной «ф». Судили конкурс пиндосы, и мотиватор их восхитил. Зацепил генетическую память о том, как их деды с такими же простыми открытыми лицами клепали небоскребы громадными заклепками. Но, зная уже за русским стаффом некую шаловливую креативность, пиндосы вызвали на экспертизу наших из пиар-службы. А то мало ли. Пиарщики репу почесали, и у них тоже проснулась генетическая память. Они полезли в Интернет и быстро нашли оригинал. Господа начальники обиделись и почуяли недоброе — нюх на провокацию у пиндосов отменный. Увеличили картинку, изучили пристально и нашли у одного персонажа сомнительные точечки на пальцах. Вывели в полный размер (плакат-победитель обещали распечатать и по всему конвейеру развесить), а у рабочего на руке едва заметная татуировка: FUCK USA. Вскрыли конверт, приложенный к мотиватору, и увидели, что у автора ни заводской должности, ни специальности, ни даже электронного адреса нету, зато есть имя редкое: Янки Гоу Хоум.
Поднялся жуткий крик, Пападакис нервно закурил, а меня опять вызывали к кадровику.
— Я не мог сделать такую ошибку в слове «эффективность». Даже нарочно.
— А кто может?!
— Да кто угодно!
— Ну, Виктор Сергеевич, вы довыпендриваетесь! Это я вам официально говорю!
— Да идите вы все…
В курилке спрашивают: ну, че? И тут я сплоховал при всем честном народе, включая тим-лидеров и инженерный стафф. От обиды, видимо. Среди художников полно двоечников, это как бы почти норма, а у меня за выпускное сочинение оценка девять-девять. Образ Печорина самую малость недораскрыл — коленвал ему в дупло, мальчику-мажору, — и одна запятая лишняя.
Месть моя, говорю, будет ужасна. Вот уволюсь, и первое, что сделаю — выкрашу свой цитрус в лимонный цвет. Потом нарисую на борту «STRIT RASING» (сахар по столу рассыпал и пальцем написал, чтобы понятно было). Подгоню машину к проходной и забьюсь со всеми желающими на бутылку — что случится со Впопудакисом, когда он увидит этот шедевр дизайна и грамматики: просто обморок или вообще инсульт?
Вот же оболтус, сказала Джейн, ну когда у тебя это детство в заднице пройдет?! Скучно мне с вами, мальчишки, сколько лет вас знаю, а вы все не меняетесь.
Да куда уж нам, говорю. Живем в лесу, молимся колесу. Только спорим, подруга, я скоро приеду к тебе на желтом цитрусе? Поедем, красотка, кататься?
Публика аплодирует, публике смешно. А между нами с Джейн такая высоковольтная дуга образовалась, вот-вот паленым запахнет.
Кретин, сказала Джейн. Лениво сказала, без обиды, без раздражения, просто констатировала факт.
Ну, какой я тебе кретин, дорогая, кретин это тот же дурак, только с высшим образованием, а у меня всего один курс…
А она уже уходила, такой я ее и запомнил — со спины. Кудрявый затылок, прямые плечи, восхитительной формы попа и лучшие ноги Левого берега, а может, и города.
И последнее ее слово было именно это — кретин.
А назавтра в обеденный перерыв возникает у столика нашей бригады Вася-Профсоюз и говорит:
— Приятного аппетита, братья по разуму.
Это старая хохма. Смысл ее в том, что совокупный ай-кью нашей бригады равен себе же, поделенному на число работников. Ну, сами посчитайте, если не лень. Кому попало мы эту шуточку не прощаем. Она строго для своих, и Вася нынче много на себя взял. С чего бы?
— Че те надо, защитник угнетенных? — спрашивает тим-лидер. — Нам нечего тебе пожертвовать, кроме своих цепей, можем отклепать пару метров на нужды профсоюзного движения.
— Да я на минуточку, — говорит Вася. — У меня к Малевичу нашему пара слов. Витя! Сочувствую, что ты в конце квартала увольняешься. Не мог до Нового Года дотерпеть? Мы же тебя планировали на поездку, на показательные выступления… Прямо скажу, здорово ты нас подставил!
И вроде должен я по закону жанра подавиться макаронами по-флотски. А в голове одна мысль: свободен. Я свободен. За меня все решили. Хорошо-то как. И выгоняют не резко, а гуманно, авось еще квартальный бонус получу.
Вася смотрит, ждет ответной реакции. Тут лидер, который тоже отнюдь не подавился, спокойно его спрашивает:
— А чего это — Витя подставил?.. Мы подставили. Мы его попросили уволиться к едрене матрене. Он нам надоел. От него одни неприятности. А ты не знал?
Вася-Профсоюз так и встал столбом.
— До свидания, Василий Иваныч, — советует лидер и ненароком сгибает вилку тремя пальцами. — Покинь опасную зону. Не стой под стрелой.
Васю сдуло. Лидер вилку разгибает и давай жевать. Говорить ему больше не с кем и не о чем. Бригада глаза прячет. Только напарник мой молодой не выдержал. Потому что молодой, специфику заводскую еще не просек до конца.
— Я бы на твоем месте уперся рогом. Пусть выгоняют без объяснения, кинь им такую подляну.
Тут вопрос принципиальный: если ветерана и чемпиона погонят «без объяснения причин», это шухер на ползавода. Глядишь, и дубина народной войны поднимется. Может, еще кому «темную» устроят в узком коридоре. А то непорядок — один только Рой Калиновски поумнел и вежливый стал… Хотя чего на пиндосов силы тратить, вон у Василия Иваныча давно морда рихтовки просит.
— Не надейся, — говорит лидер. — Это не мы им, это они нам подляну кинут. Допустим, Железному Джону настройки собьют. Через неделю вас с Витей пинками выгонят обоих, коллеги наши дорогие выгонят… Да я первый вынужден буду вас попросить.
Я сразу глаза опустил. Лидер куда дольше меня работает и больше гадостей тут видел. Подставить нас с Джоном легко. Сегодня, завтра, послезавтра — легонькое вмешательство в настройки. Ремонтники бессильны: робот проверен, «мозги» опломбированы, в журнале — роспись мастера участка. Просто робота глючит, когда я прихожу. Разлюбил он тебя, Витя, ха-ха-ха… И будут на веддинге затыки, короткие, но чувствительные для всех, пока я не восстановлю против себя целый конвейер. Народ будет знать, что меня подставляют — и злиться, отчего я такой упертый. На день хватит народа, на два, а потом терпелка лопнет. Ну, показал характер, молодец, но сколько можно?.. И уйду я совсем не героем, а неприятным типом с обостренным чувством собственного величия, который нагадил не столько пиндосам, сколько трудовому коллективу.