Убедившись, что Китаем и не пахнет, толпа, достигшая уже размеров угрожающих, снова вломилась в техконтроль, подавив вялое сопротивление охраны.
Техконтроль обиделся. Он заявил, что готов воткнуть себе усилитель хоть в то место, через которое русские достают шляпу из кролика — узел работает безупречно. Будучи обложен нехорошими словами, техконтроль выругался ответно — и при всем честном народе первый попавшийся усилитель развинтил. В этот момент сквозь толпу проломился директор завода собственной персоной, один, без привычной свиты. И тоже уставился в электрические потроха. Может, надеялся увидеть там «соплю» или отвалившуюся плату. А может, рабочие инстинкты проснулись временно. Свой годик на сборке он когда-то честно оттрубил.
Усилитель был красавец. Крутить — и никаких соплей.
— Сука, — сказал усилителю мистер Джозеф Пападакис, и так этим всех ошарашил, что ему дали повернуться и уйти.
Потом заорали, конечно: «стой», «держи», «лови пиндоса, он что-то знает». Но того уже след простыл. А на пути к дирекции ощетинилась дубинками и шокерами охрана.
— Спокойно, ребята, — сказали народу. — Нас бить нельзя, это противозаконно. Или вызываем полицию. Ее бить совсем нельзя.
— Не очень-то и хотелось, — ответил народ. И побежал в раздевалку за телефонами — звонить в город.
Город отозвался мигом. Поэтому народ вел себя миролюбиво — легко ушел из цехов, позволил охране запереть проходную: куда пиндосы денутся, когда все наши подтянутся? Да никуда.
К обеду на завод приползла вторая смена, следом приехали «бывшие», а за ними приперлись сочувствующие — фактически, вокруг толпилось все Левобережье.
Русский менеджмент к тому моменту как ветром сдуло, разбежались — не найдешь. Пиндосы забаррикадировались в дирекции. В толпе, быстро растекавшейся по периметру завода — «чтобы ни одна гнида пиндосская не ушла», — не нашлось никого выше тим-лидера, не было даже мастеров. Охрана уже ничего не охраняла, кроме проходной, беспрепятственно шлялась туда-сюда с толпой вместе, ругала пиндосов и растаскивала редкие драки.
Толпа передавала из рук в руки Васю-Пофсоюза, но тот ничего не знал и ничего не понимал. Вдобавок он уже ничего не соображал, только бормотал, как заведенный — не бейте, не бейте… Да его и не били, он просто малость сдвинулся от страха. Приехал начальник полиции и спас его. Брезгливо оглядел и погрузил в «Скорую». После чего поднялся на крыльцо и рявкнул:
— Кто главный?! Подходи, не бойся!
Из толпы шагнул маленький слесарь. На этот раз без табуретки.
— Опять вы, Малахов, — сказал полицай. — Каждой бочке затычка. Вам, наверное, больше всех надо. Интересно, почему.
— Как я буду делать машины, если я не могу за них отвечать? — спросил Малахов.
— Не понял, — признался полицай.
— Номера не совпадают. У вас на цитрусе какой «вин»?
— Наш, конечно, — полицай вытащил бумажник, добыл техпаспорт и показал слесарю.
— Та-ак… Машина сделана для России. Собрана тут. Может, я ее и делал… — бормотал Малахов, читая цифры.
— Спасибо большое, что теперь, расцеловать тебя во всю задницу?
— Нет, позвонить на сервис, — Малахов достал телефон. — Алло! Привет. Слушай, пробей еще номерочек. Я понимаю, что тебе надоело…
Он продиктовал цифры «вина», толпа затихла.
— Поздравляю, — сказал Махалов, возвращая техпаспорт владельцу. — У вас цитрус турецкий.
— Чего-о?…
— По «вину» он наш. А по базе сервиса проходит как турецкий. У меня — кореец. Да ладно, тут и африканцы есть…
— У меня, у меня! — крикнули из толпы. — У меня черножопая! Привет из Йоханнесбурга! Апартеид не пройдет!
Полицай сдвинул фуражку на нос и почесал в затылке.
Видно было, что ему не нравится ездить на турецком «цитрусе». Уже целых полминуты не нравится. А вы думали?..
Если «цитрусы» одинаковой комплектации прошли выходной контроль, они идентичны, что наш, что «восточный», что африканский. Но если завод у тебя под боком, ты узнаешь однажды: внутри фирмы качество сборки еще как различают, и твоих земляков ставят всем в пример. А поскольку на сервисе тоже сидят наши, рано или поздно инфа просочится: «востоки» начинают сыпаться чуть раньше, чем «центры». А «турки» и «корейцы» сыплются чаще. Самую малость, но все-таки.
И ты гордишься земляками, и счастлив ездить на лучшем в мире «цитрусе».
И вдруг такой облом.
— А собственно, вам не все ли равно? — задумался полицай.
— А давай раскрываемость по районам губернии плюсанем — ив равных долях обратно поделим, — подсказал кто-то из охраны. — Вы же все менты, все общее дело делаете!
— Сам ты мент! Уволился, вот и не наглей! — полицай снова почесал в затылке.
Тут в задних рядах кто-то крикнул:
— Чурки едут!!!
Толпа замерла, как громом пораженная.
— Жена звонила! — надрывался голос в задних рядах. Над головами поднялась рука с телефоном, будто в доказательство. — В магазине слышала — едут сюда две смены чурок! Пиндосы вызвали штрек… шрек…
— ШРЕКБРЕХЕРОВ! — взревел начальник полиции. — Точно! В магазине врать не будут! Терминаторов вызвали! И еще робокопов! Мне на подмогу!
Начался хохот. Потом бормотание отовсюду — народ уткнулся в телефоны, проверяя новость.
— Это провокация! — заявил полицай. — Я знал бы первый. Без меня тут никаких чурок быть не может! Пиндосы не посмели бы без согласования…
И тут толпа взорвалась:
— ПИНДОС!!!
Из окна третьего этажа выглянул Кен. Это было окно туалета дирекции. Кен явно спешил. Воровато оглянулся себе за спину. Высунулся далеко наружу, посмотрел вниз…
— ПИН-ДОС! ПИН-ДОС! — скандировали там.
— Заткнитесь, придурки! — заорали сразу в нескольких местах. — Это же Кен!
Тем временем, Кен полез через подоконник.
— Отставить! — рявкнул полицай. — Гражданин Маклелланд!..
Гражданин Маклелланд отставить не соизволил. Учитывая, что на заводе третий этаж как нормальный пятый, со стороны это выглядело малость суицидненько, мягко говоря.
На самом деле, Кен решал чисто инженерную и отчасти управленческую задачу. Он учитывал, что его тут хорошо знают, и принимал в расчет материальную базу. Человек десять наших уже сдернули с забора баннер «Приглашаем на работу» и прибежали под окно. Половина встала к стене, задрав край баннера над головами, половина — отошла, держа свой край у пояса.
Толпа охнула — и ломанулась помогать.
По ту сторону окна замелькали какие-то тени. Кен до этого сосредоточенно молчал и глядел внутрь туалета, а тут обернулся к народу и открыл рот.
— Уволился!!! — крикнул он.
И прыгнул.
— Довыпендривались! Качество… Фигачество! Хуже надо было работать! — рычал Кен, держась за вывихнутую лодыжку.
Его так и несли к «Скорой» — на баннере. Под аплодисменты.
Из окна торчали пиндосы и ругались на пиндосском языке. Кто-то метко швырнул в них бутылку, и они спрятались.
— Что за безобразие, Кеннет Дональдович? — спросил полицай. — Что за цирк дю солей в прямом эфире?! Я же вас могу привлечь за такую акробатику!
— Это был экстремизм! — подсказали из толпы.
— Именно!
— Да ну вас… — Кен отмахнулся, кривясь от боли. — Народ! Слушай сюда! Вы ни в чем не виноваты! Пиндосы обезличили машины!
Народ шумно вздохнул — и обратно не вдохнул.
Новость была ожидаемая, конечно, но до того обидная, что все надеялись — пронесет нелегкая. А главное, с какой радости нам такая радость? Чем заслужили?
— Нету больше русской сборки и нерусской, вообще никакой! Потому что НЕКОРРЕКТНО! Потому что обидно! А на самом деле — из-за вас, господа Анонимные Трудоголики! Шуточки шутите! С фигой в кармане ходите! И тогда эти тупые…