— Карел, мы все тут, в Белгороде, не без грешка. Но, простите, вы нисколько не изменились за то время, что здесь живете. Вы все так же похожи на подростка, у которого проблемы с социализацией. Вас не волнует прогресс. Вы отказались от добровольного чипирования, пользуетесь устаревшей техникой, глазной линзой одной из первых моделей. Не участвуете в политических процессах, вас не волнует глобальное потепление. Насколько мне известно, вы непозволительно много… злоупотребляете креативом. Должна вам сообщить, что я запросила ваше расширенное досье.
Карел вздрагивает. Снова кто-то лезет в самое сокровенное, что у него осталось. Пусть. В конце концов, шило в мешке не утаишь. Психолог, ставшая больше похожей на прокурора, продолжает:
— У вас уже были проблемы в области свободно распространяемой музыки, как мне стало известно из досье. Вы не хотите поговорить об этом?
— Честно говоря, не хочу, но кому интересно мое мнение? Задавайте вопросы дальше.
— Вот, например, что мне известно из расширенного досье. Оказывается, вы не атеист, ваше вероисповедание — ежепоклонник, — длинное слово Стелла читает по слогам. — Почему вы мне раньше не сообщали об этом? Что это за церковь?
— Я с детства поклоняюсь Великим Ежам, — усмехается Карел. — Это вера моего отца. В нашей Тайной Церкви осталось всего пять человек, но мы — зарегистрированное религиозное объединение и вправе справлять свои обряды. В период расцвета культа у нас даже было храмовое помещение в Иркутском Изоляте, но…
— Ладно, ясно, — обрывает Стелла, но тут же спохватывается и спрашивает. — Надеюсь, я за время нашего общения не оскорбила ваши религиозные чувства?
— Оскорбили, дважды. Но я не буду подавать на вас в суд, обещаю.
На миг в глазах Стеллы заметен испуг, потом она снова принимает наступательную позицию. Карел еле сдерживается, чтобы не засмеяться — иногда так смешно наблюдать полное отсутствие чувства юмора у собеседника.
— Вы носите одежду с фотоизображениями других людей. Это может нарушать авторские права, их право на личную жизнь и прочее. Я просканировала вашу футболку, но не нашла соответствий этих лиц в базах знаний. Кто это?
— Харитонов и Барбье. Одни из основателей лоубит-движения. Не бойтесь, они не будут выражать своего протеста, они жили в первой половине двадцать первого века. Все их изображения доступны по свободной лицензии.
— Хорошо. Дальше — вы указали в числе родных языков русский. Вам известно, что этот язык является уже двадцать лет запрещенным за пределами шести Особых Зон?
В глазах Стеллы горит огонь. Похоже, эта тема для нее болезненна.
— Я ничего не могу сделать с тем, что я на четверть немец, на четверть голландец, на четверть турок и на четверть — удмурт. То есть практически русский. Я выучил русский еще в юности, из интереса, потому что когда-то думал заниматься переводами русской литературы на мировые языки. Потом это стало ненужным, так как русскую литературу тоже запретили. Кажется, во время трудоустройства я уже рассказывал об этом…
Стелла холодно кивает.
— Возможно. Итак, Карел, время нашей беседы, к сожалению, заканчивается, и мы не успели поговорить о вашем толерантном круге оптимального общения. Я вынуждена отложить разговор на следующий раз, а пока что я дам вам следующие рекомендации…
Карел спешит — не потому, что задержался, а потому, что все надо сделать быстро. Он идет на встречу с одним из своих зарегистрированных друзей. Всего в том самом «толерантном круге оптимального общения» семеро человек, с кем Карелу дозволяется «вступать в диалог на любые темы, используя уменьшенную дистанцию, совместно заниматься спортом, развлечениями, за исключением деяний, составляющих сексуальный характер и ущемляющих права…» и далее по тексту Рекомендаций. Из семерых — одна женщина, с которой запрещено общаться живьем, один инвалид-индус с проблемами веса, и лишь двое живут в Белгороде.
Анри — самый молодой из друзей Карела. Этому лысоватому толстому бородачу всего двадцать девять, хотя выглядит он на сорок. В его крохотной квартире беспорядок, который раньше называли «холостяцким», странным образом уживается с коллекциями антиквариата, тропической экзотики, старого компьютерного «железа» и прочими странными штуками. Для своих лет Анри зарабатывает очень много.
— Никак не могу привыкнуть, что ты развелся. — Карел пожимает руку и плюхается в кресло напротив огромного старого телевизора. — И как тебе живется без супруги?
— Нормально. — Анри, усмехнувшись, показывает на гигантскую стопку древних порножурналов на тумбочке, за которую в силу их шовинистичности запросто могут посадить. — Я не смог полюбить кусок железа, как ни пытался. Надеюсь, после развода ее утилизировали. А ты когда разведешься? Или пока терпишь?
— Я же говорил, почему мне пришлось жениться, — отмахивается Карел. — В крупных корпорациях неженатых не берут.
— Работай на себя. — Анри махнул на гору хлама, которая его окружает. — В Особых Зонах, вроде нашей, у малого бизнеса еще есть хоть какие-то шансы.
Карел мрачно хмурится.
— Шансов нет ни у кого. Ты лучше скажи, у тебя еще трехдюймовых дисководов не осталось?
— Обижаешь! У меня их еще штук пять лежит. Две тысяча двадцатого года, самые последние.
Анри подходит к огромному шкафу и начинает рыться в нем, коробки, бросаемые им на пол, создают небольшую горку.
— Ты не торопись, я просто спросил. Мой пока работает нормально. Просто я тебе принес кое-чего.
Карел расстегивает потайной кармашек в сумке и передает другу трехдюймовый конвертик.
— О! — Анри кивает, заговорщически прищурившись. — То самое?
С порога его валят на пол, надевают наручники и усаживают на диван в прихожей. Там же на столике расположена походная лаборатория: половина техники позаимствована из выпотрошенной студии Карела, половина — планшеты, какие-то датчики с проводами — принесена Комиссией.
Карел сидит на своем домашнем диване и пытается вспомнить, где он видел раньше выражения лиц двух членов Комиссии, нависших над ним. Похоже, в каком-то старинном киберпанковом фильме — там были такие же одинаковые безликие люди в пиджаках с руками, заложенными за спиной. В стороне стоит жена — разумеется, без тени раскаяния на лице, хотя это она впустила их. Приказ разработчика есть приказ. Рядом с ней — крепкий охранник в кевларе и старичок-эксперт, колдующий с техникой. Он, похоже, единственный, у кого есть чувство юмора — непонятно, то ли он знает русский язык, то ли просто тихо посмеивается от нелепо-забавного аккомпанемента. Распознаватель речи, подслушивающий аудиоканал с ноутбука Карела, периодически мигает красным — программе непонятно значение половины слов в куплетах.
— Что это? — спрашивает стоящий справа комиссар, кивая на звучащую лоубитную музыку.
— Частушки. Сатирические куплеты на русском.
— Вы признаете факт своего участия в создании произведения?
Карел усмехается:
— Конечно. Разве вам не заметно, что голос — мой?
— Кто еще участвовал? — теперь в разговор включается «левый».
— Мне они все известны под никами.