Рудницкий явно обиделся, и старик тут же повинил себя. В самом деле, человек приехал со всей душой, с гостинцами, а он на него набросился, как фокстерьер на крысу. Что, по сути, такого сказал Володя? И что ему делать, если он – историк, и неплохой? Работать там, где предлагают, где есть возможность. В самом деле, перефразируя Иосифа Виссарионовича, дураки приходят и уходят, а Россия останется… Кирилл Степанович вздохнул.
– Извини, Володенька, – сказал он. – Вспылил. Поговорить не с кем, не с пугалом же… Накапливается, видимо. Вот и прорвало шлюзы.
– Ничего, – примирительно произнес Рудницкий. – Я все понимаю. Но вы все же осторожнее. Одно дело – я, а другое – в магазине брякнете…
– Да не с кем мне брякать, – снова вздохнул Васильков, мимолетно подумав, что «осторожнее» и «в магазине брякнете» все же плохо сочетается с недавно провозглашенными свободами, в том числе со свободой слова и мнений. Но дальше ссориться не хотелось. – Итак, что же там с энциклопедией?
– Госдепартамент и несколько весьма крупных фондов – Рокфеллера, Форда, к примеру – проявляют большой интерес к восстановлению исторической справедливости. Поэтому мы набираем группу ученых, которые могли бы поработать над принципиально новым изданием энциклопедии Второй мировой. Да, как вы выразились, придется полностью учесть «новые веяния»… – Рудницкий развел руками. – Но это данность, без нее никак. Старой истории уже не будет, пепел ее развеян. Опять же, если не мы – то кто?!
Из стареньких часов со скрипом выбралась кукушка, истерически вскрикнула четыре раза и спряталась.
– Все это очень хорошо, – осторожно промолвил Васильков, – но какое отношение ко всему этому имею я? Ты же сам понимаешь, люстрация…
– Люстрация?! Кирилл Степанович, нам нужны в редакционной коллегии большие люди! Мамонты! Мастодонты! – воскликнул Рудницкий. – Нет, мы можем пригласить Бешанова или там Солонина, и даже, наверное, обязательно пригласим, но… Вы сами все понимаете, что я вам объясняю?!
– Нужно придать редколлегии реальный вес.
– Ну, как-то так… – Рудницкий плеснул себе коньяка и выпил. Васильков все еще грел в руках свою вторую порцию.
– Ты, Володенька, не учел одну ма-аленькую вещицу. Как я уже пытался сказать, после проведенной в России люстрации я не имею права работать по профилю. Я, собственно говоря, вообще не имею права работать, я пенсионер. А с учетом того, что я был членом ВЛКСМ, КПСС и даже принимал участие в некоторых мероприятиях в поддержку «Единой России»… И тем более не говоря о моих книгах, которые никоим образом не ложатся в нынешнее видение истории двадцатого века в целом и Второй мировой войны – в частности.
Рудницкий расслабил узел модного синенького галстука.
– Любая люстрация – это прежде всего разумный подход, Кирилл Степанович. В Германии через десять лет после капитуляции парламентская комиссия приняла решение, которое открывало доступ в бундесвер всем офицерам СС вплоть до оберштурмбаннфюрера, причем каждому из них сохранялся прежний чин. Если бы не этот шаг, разве бундесвер был бы тем, чем он является сейчас?! Или группенфюрер Райнефарт? Подавлял Варшавское восстание, а после войны – многолетний мэр города Вестерланд, депутат ландтага… Обергруппенфюрер Вернер Бест – консультант по правовым вопросам концерна Хуго Стиннеса, а ведь его вначале приговорили к смертной казни в Копенгагене! Помощник Гиммлера Бехер – владелец торговой фирмы, миллионер. Оберштурмбаннфюрер Оберлендер из батальона «Нахтигаль», расстреливавший евреев во Львове, стал министром в правительстве Аденауэра, а Курт Кизингер, работавший в ведомстве Геббельса, стал даже федеральным канцлером! Ну, про штурмбаннфюрера Вернера фон Брауна, фактически создавшего американскую космическую программу, вы и подавно знаете.
Васильков внимательно слушал, кивая. Видя такое отношение к его спичу, Рудницкий воспрял духом и продолжал:
– Поэтому нынешняя люстрация – это тоже в каком-то роде фикция. Разумеется, видным деятелям хода никуда нет, с этим приходится смириться. Но такие люди, как вы… Чем вы провинились? Что сделали плохого? Да, у вас были некие взгляды и идеи, не соответствующие современности, но вас готовы простить. Всего-то и потребуется, что написать небольшую статью, в которой объяснить, что, мол, так и так, каюсь… Вы же сами видите, Кирилл Степанович, каяться нынче полезно и продуктивно. Покаялись мы перед поляками, перед прибалтами, перед украинцами – и что? Выплатили компенсации? Отдали Смоленскую область? Кубань и несколько кусков пограничных областей типа Брянской? Не умерли же. Россия большая, не убудет.