Выбрать главу
Наоборот, сам феномен необходимости обращения к чистой лирике (вместо воспевания «трудовых свершений») пришел в военные годы снизу, и распространился не в последнюю очередь усилиями в том числе и Симонова с Сурковым, и другими в остальном вполне послушными литераторами. Правда, когда в послевоенные годы Н. Тихонов на посту секретаря Союза писателей попытался распространить тот же принцип на всю советскую литературу, утвердив наряду с «социалистическим реализмом» некий «социалистический романтизм», его быстренько сняли, что, по общему мнению, и было еще одной из задач постановления «О журналах „Звезда“ и „Ленинград“»[33]. Лирика, воспрявшая было во время войны, окончательно вернулась в советскую литературу только через десять лет, с наступлением «оттепели».

Так что, будучи несправедлив в частностях, в целом Исайя Берлин, конечно, прав в своей характеристике советского культурного климата, как, говоря нашими словами, безнадежно провинциального. Как бы ни был оскорбителен для записных патриотов такой взгляд на Советский Союз, но это неизбежное следствие политики изоляционизма (у всех изоляционистских режимов в истории повторялось то же самое), и сейчас эти вопросы актуальны куда больше, чем даже в сталинские времена. Просто потому, что глобализация наук и технологий сегодня, в отличие от середины XX века (не говоря уж о более ранних временах), не оставляет надежды изолированному государству на хоть какую-нибудь перспективу обретения мечты «патриотов» — независимости и силы.

Приведем одно высказывание Берлина, которое хорошо ложится на российскую политическую обстановку сегодняшнего дня (по крайней мере, на момент написания этих строк в начале 2024 года): «Только очень вульгарный исторический материализм отрицает силу идей и считает их просто замаскированными материальными интересами» ([2] стр. 125). Положение очень точно характеризует общую примитивность идеологии современной российской элиты. По сути вся пресловутая «русская национальная идея» на данный момент сводится к подобной попытке навязать подобную намеренно упрощенную мотивацию обобщенному Западу и противопоставить ему некую гипотетическую особую «духовность» россиян, целиком заимствованную у евразийцев и славянофилов прошлого. Без мощных религиозных обоснований, присущим православным мыслителям того периода, эта идея вырождается в ряд недоказуемых геополитических утверждений (частично, кстати, тоже заимствованных у критиков России с того же Запада, вроде Бжезинского), по духу и стилю граничащих с откровенным национализмом имперского толка.

Но даже самые слабые попытки хоть как-то упорядочить столь примитивные представления, скармливаемые населению, предпринимаемые, например, со стороны т.н. «зиновьевского кружка» во главе с А. Дугиным[34] и некоторых других идеологов «русского мира», не находит ни массовой общественной, ни властной поддержки. Кое-кто из публицистов этого направления разругался с провластными пропагандистами и притих, кое-кто даже попал в «иноагенты» — ну не терпят наши власти, как мы уже говорили, никакой, даже «полезной» самодеятельности, если она не санкционирована из Кремля.

Может быть, самым яркий пример постмодернистской абсурдности поведения современных российских властей — продолжающееся сотрудничество американской НАСА и российского «Роскосмоса». Показательно, что этот вопрос с обеих сторон всеми силами задвигается в тень от общественного обсуждения. Тут не место обсуждать эклектичную американскую политику; для нас важнее другая сторона: то, что программа «Апполон-Союз» в 1970-е годы была непоказным примером желания советских властей сотрудничать с «загнивающим Западом» вместо конфронтации. В довоенные и послевоенные сталинские времена ничто подобное в принципе было бы невозможно. Программа эта естественным образом заглохла в рейгановский период, когда градус противостояния снова снизился почти до сталинского. А сейчас, когда по всеобщему признанию, градус противостояния опять на уровне даже ниже рейгановских времен, программа сотрудничества продолжается, как ни в чем ни бывало.

вернуться

33

Подчеркиваю еще раз: одной из, но не главной, см. сноску 29. По поводу Н. Тихонова см. стенограмму собрания ленинградских писателей, приложенную к упомянутой там статье В..В. Иофе.

вернуться

34

Александр Дугин мог бы себя считать достойным учеником Жозефа де Местра, но увы — не тянет. Де Местр был блестящим публицистом и талантливым литератором, умевшим ясно и доходчиво преподносить свои идеи, а опусы Дугина, после парочки первых относительно содержательных работ в 90-е, сегодня представляют собой столь же блестящий образец пустословия, облеченного в максимально туманную философско-образную форму.