Колдун, сверкая глазами, разгневанно смотрел на понурившегося парня и, казалось, сам был готов придушить недотепу. Возможно, так бы и поступил, если это хоть как-то могло изменить ситуацию.
— Я не смог, — твердо проговорил Алексей, упрямо вскинув голову. — Ему и так здорово досталось, а ты хочешь сказать, что я должен был зарезать беспомощного человека, который даже сопротивляться не в состоянии?
Судя по всему, Чурила именно это и имел в виду, но посмотрев на возмущенного молодого человека, тяжело вздохнул:
— Экий ты жалостливый! Он-то, поди, тебя не пожалел — ради горсти серебра на гостя руку поднял. Не сам, конечно, но это значения не имеет.
— Я — не он! — прорычал Алексей, стискивая зубы, чтобы не наговорить старику грубостей.
— Вот и говорю — жалостливый, — в голосе колдуна слышалось презрение. Но потом он, видимо, вспомнил — не был бы парень таким жалостливым, его собственные кости тлели бы на костре, махнул рукой и уже мягче сказал: — Да, чего уж теперь опосля драки-то кулаками махать. Ладно, пойду, попробую следы запутать, чтобы, коли погоня случиться, по ложному пути пошла. Ты меня тут не жди, а то, не ровен час, кому на глаза попадешься. В избушку иди — я тебе проводника дам.
Старик покопался в сумке и достал из нее бурое перышко величиной с ладонь.
— Вот перо совиное, я слово скажу — оно вперед тебя полетит и к избушке приведет. Только ты не мешкай, быстренько за ним поспешай, оно дожидаться не будет.
— Ну вот, — разочарованно вздохнул Алексей. — А я поохотиться хотел, а то от голода аж живот к спине прилип.
— Поохотиться? — язвительно спросил Чурила. — Вот старосту и жрал бы! Али побрезговал?
— Нет, нельзя мне. — Парень испуганно замотал головой. — Если я человечины попробую, то в чудовище превращусь — никакой браслет не поможет.
— Хм… — скептически хмыкнул колдун. — Это тебе кто сказал? Твой маг-учитель, что ли? Ну, ну…Дык хоть прирезал бы тогда его, гниду, поповского подпевалу… А, что уж теперь!
Старик махнул рукой, подбросил перышко в воздух, что-то прошептал и, пообещав накормить чем-нибудь, когда вернется, исчез в кустах.
Перо покрутилось немного, затем устремилось в чащу, замешкавшийся было Алексей, опомнился и кинулся за ним. Необычный проводник, не разбирая дороги, легко скользил по воздуху, нырял в кусты, мелькал среди еловых веток, нередко пропадая из виду. Молодой человек прорывался сквозь густой подлесок, постоянно проваливаясь в глубокий снег, и ругал Чурилу. Хорошо еще, перо немного светилось, как покрытое фосфором, иначе Алексей потерял бы его в первые же минуты бешеной скачки по ночному лесу. Когда, наконец, добрался до избушки, то от него валил пар, а ноги дрожали от усталости. С трудом переведя, дух молодой человек ввалился в жилище колдуна и замер на пороге.
Знакомый запах заставил сердце забиться быстрее. В полутьме на лавке у окна угадывался силуэт девушки.
— Ты?! — выдохнул Алексей.
— Я, — тихо ответила Леся, ее глаза совсем по-кошачьи сверкнули зелеными огнями.
— А, правда, что ты… — Молодой человек замялся. — Ну… не человек?
— Правда. Ты тоже не человек. А разве это хорошо — быть человеком?
Алексей растерялся. Он не знал ответа на этот вопрос. Совсем недавно знал, а теперь — нет.
— Не знаю… Но я хотел бы снова стать человеком. — Парень скинул жупан и шагнул к лесавке. — Почему ты пришла?
— Ты мне нравишься, волчонок. Хотя от тебя пахнет другим миром.
Девушка подошла вплотную, даже не подошла, а переместилась каким-то неуловимым, скользящим движением, приподнялась на цыпочки, почти касаясь губами щеки Алексея. Ее ноздри трепетали, втягивая воздух.
— Запах камня, железа и горького дыма, и еще чего-то пряного и незнакомого. Нет, совсем нет лесного духа… Но ты мне нравишься, волчонок.
Теплое дыхание Леси щекотало кожу, от чего по спине пробегали мурашки, и гулко стучало в висках.
— А ты пахнешь сосновым лесом и земляникой, — ставший хриплым голос дрожал и срывался.
— Да… — шепнула девушка.
На миг прижалась горячим телом и отступила на шаг, заставив Алексея разочарованно вздохнуть. Впрочем, разочарование было недолгим. Лесная гостья скинула меховую жилетку и распустила шнуровку на груди. Платье с шелестом осенних листьев скользнуло на пол. В полумраке избы девушка казалась статуэткой из драгоценного молочно-белого фарфора. Высокие груди с темными каплями сосков вздрогнули от тихого смеха, сверкнули зелеными искрами глаза.