— Да ты не слушаешь меня?!
Сердитый окрик старика заставил Алексея вздрогнуть и вынырнуть из сладких воспоминаний. Он вскинул голову и растерянно захлопал глазами.
— А? Чего!
— Тьфу! — плюнул Чурила. — И верно, башку тебе лесная девка заморочила. Я же тебя уж три раза спрашивал, что в Москве-то делать будешь?
— Почему сразу «заморочила»? — обиженно фыркнул парень, отправляя в рот ложку холодной, липкой каши. — Задумался я просто. Вот об этом самом, о московских делах и задумался. Я же говорил тебе, что мне книгу одну надо достать из библиотеки Ивана Грозного.
— Откудова? — удивленно вытаращился старик, потом, видимо сообразив, кивнул головой. — А, из книжницы, стало быть. Понятно. Цареву тайную книжницу еще Либерией прозывают. Говорил, помню. Только, вот, как доставать собираешься книгу-то?
— Ну… — пожал плечами Алексей, — не знаю пока. Но, все же, царская библиотека — не иголка в стоге сена. Про нее многие знать должны.
— Не простая это билиби, биби… Тьфу, что за слово такое, язык сломаешь, пока выговоришь! Не простая это книжница, а тайная. Царь Иван тех, кто про нее ведал, на тот свет спровадил.
— Ты знаешь о Либерии?
Молодой человек был удивлен — темный старик, живущий в лесу, оказывается, осведомлен о таких вещах. Хотя, подумал Алексей, кто же его знает, где он жил и кем был до того, как в лес ушел.
— Да чего я, темный старик, могу знать? — Чурила хитро покосился на Алексея. — Так, слышал маленько. Не простые там книги собраны. Нет, есть, конечно, и обычные, про царей всяких, да про войны древние. Но не в них суть, а в тайном знании, что по крупицам собиралось и записывалось колдунами да магами не одну тысячу лет. Часть таких книг привезла с собой Софья — жена другого царя Ивана, что допрежь Грозного был, а иные письмена сам Грозный собирал, да к себе в Кремль стаскивал. Среди них и наши древние книги, что еще в допоповское время волхвы писали.
Колдун задумался, мрачно уставился куда-то в стену, перебирал пальцами, словно паук паутину плел. Алексей уж подумал, что лекция о Либерии закончена, но Чурила очнулся и продолжил.
— Разные там книги, есть колдовские, с сильными древними заклинаниями. Те не всякому в руки даются, да оно и к лучшему. Зло в них, пагуба. Слабый человек сгинуть может, или того хуже — душу свою потерять. Внешне, вроде, все такой же, как был, а внутри — чудовище злобное. Царь Иван, последний-то, книги те брал, уж читал ли, нет — того не ведаю, но явно открывал. Через то и разума лишился, то людишек резал и кровью умывался, черные требы творил, а то в церкви лбом о пол долбился, перед попами на коленях ползал. Грехи, стало быть, замаливал. Только не замолишь грехи-то, молись — не молись, никуда они не денутся, что свершишь, того уж вспять не воротишь. — Старик впился в Алексея колючим взглядом и погрозил пальцем с желтым кривым ногтем. — Страшная эта книжница! Не след туда простому человеку соваться.
— Уж, прямо, такая страшная? — скептически хмыкнул молодой человек, но потом вспомнил последствия своего неосторожного обращения с артефактом в восемнадцатом веке и прикусил язык.
— Молод ты еще дерзить-то мне! — рассердился Чурила. — Знаний твоих с гулькин нос, а посему неча ерепениться. Я тебе добра желаю, как-никак спас меня, да сам с того пострадал. Поэтому как прознаешь про Либерию, сразу туда не лезь. Ко мне придешь, я тебе кое-чего дам, да снаряжу, как следует. Дорогу, вон, проводник укажет.
Старик положил на стол бурое перышко, то ли то же самое, то ли такое же и добавил.
— А я к тому времени, может, придумаю, как твоей беде помочь, проклятие с тебя снять, — и тут же замахал руками на обрадовано встрепенувшегося парня. — Не радуйся прежде времени, может, и нет такого средства, а может и есть, да я не отыщу.
Когда страшный гость ушел, староста попытался подняться, но со стоном схватился за грудь и снова рухнул на пол.
— Стерво! — прохрипел староста, закашлялся, харкнул на пол сгустком крови. — Падаль недобитая!
Не только шевелиться, даже дышать было больно, словно в груди торчали ножки треклятого табурета. Лапше хотелось выть от боли и безысходности. Ведь это ж надо было такому случиться — сам жену отправил ухаживать за больной сестрой, да еще радовался случаю. Помня о тяжелых мужниных кулаках, она уже больше не допекала разговорами, но ее укоризненный взгляд постоянно сверлил спину старосты так, что жгло между лопатками. Вот и отослал Лапша надоевшую хуже грыжи бабу в соседнюю деревню. А теперь что? Ни помочь, ни за знахаркой сбегать, ни попа позвать некому. Лежи тут и подыхай, как собака, без последнего причастия. Староста даже заплакал, так ему было себя жалко.