плоской подошве. И Шалль просто кивнула, встала и машинально подала руку. Когда горячая
ладонь обхватила её, земля под ногами всколыхнулась, превращаясь в зыбкий туман, и
нестерпимо хотелось только одного – оказаться где-нибудь наедине, где не смогут помешать
любопытные взгляды.
И, не сговариваясь, стремительным шагом они рванули через площадь, сквозь семьи и парочки
гуляющих туристов, мимо замершего в картинном изумлении старого актёра, заключённого в
позолоту и драпировки, украшенные цветами, держащего в руках чаши с миндалём и корицей, распугивая стаи тучных голубей, не замечая ни шпилей, ни ступеней, скрываясь и растворяясь
друг в друге.
***
Квартира-студия, в которую они пришли, была светлая, с огромными окнами и открытым
балконом. Ломаные потолки, серо-белые стены с графическим рисунком, бордовый ковёр, ореховые паркетные полы, громадная низкая тахта, покрытая шёлком грифельного цвета, отделённая от рабочей зоны книжными полками. Шереметьева подтолкнула Киру в комнату, а
сама ушла куда-то вбок – видимо, на кухню, потому что оттуда через пару минут потянуло
ароматом кофе. Кира огляделась, приткнула свой рюкзак и вышла на балкон. Тёплые ладони
сплелись у неё на животе, мягкие губы пробежались по линии волос, и Кира, улыбнувшись, повернулась, прижав к себе Александру. Вдохнув родной запах волос, погладив губами
прикрытые глаза и брови, нежно и медленно поцеловала, наслаждаясь близостью.
Понимая, что ещё несколько мгновений – и остановиться будет уже невозможно, перехватила
нетерпеливые горячие руки, забравшиеся под майку, завела за спину и выдохнула в
полуоткрытые мягкие губы:
- Подожди немного, Саш…
Александра вздохнула, услышав напряжённость в голосе, открыла глаза и вопросительно
всмотрелась в дорогое лицо:
- Что-то не так? Ты… ты не хочешь?…
Кира улыбнулась, не отрываясь от нежных губ:
- Сначала – душ. Потом – поговорить. Иначе я не успею, ты убежишь, а на ночь такие
разговоры разговаривать – вредно. Согласна?
Александра крепче прижалась к тренированному телу и прошептала:
- Уговорила. Хотя мне бы хотелось сначала в постель, потом кофе, потом опять в постель – и
никуда не ходить…
Кира прикусила губу, чтобы не сдаться на такое предложение, выскользнула из обнимавших
рук, вытащила из рюкзака свежую одежду и направилась в душ. Ей хотелось поскорее начать и
закончить сложный разговор, а потом… Потом – как сложится.
***
Выйдя на кухню, Александра прислушивалась к льющемуся шуму воды и задумчиво вертела в
руках чашку, поглаживая пальцем хитрую завитушку на ручке. Ей было тревожно: совсем не
так она представляла себе встречу. Скованность и насторожённость Киры смущали и
беспокоили. Мысленно Шереметьева перебрала прошедшие дни, но не смогла вспомнить ни
одного момента, где бы могла обидеть или просто задеть Киру. Значит, это не связано с ней, скорее всего, что-то произошло с журналисткой. Минуты ожидания внезапно показались
обжигающе долгими, и захотелось поторопить девушку.
За спиной послышались шаги, и Александра обернулась. Кира с влажными, торчащими в
разные стороны отрастающими волосами, уже завивающимися в крупные кольца, босая, свежая, показалась ей одновременно и очень беззащитной, и в то же время – недоступной, гибкой, дикой кошкой, которая ступает по тропе охоты, выбирая жертву хладнокровно, но без
жестокости, всего лишь из жизненной необходимости.
Встряхнув головой, чтобы прогнать странные мысли, Александра налила кофе, поставила на
стол и молча села напротив. Ей хотелось спросить так много, что слова будто устроили давку
на кончике языка, и ни одно не смогло пробиться наружу.
Между тем, Кира не стала испытывать её терпение. Спокойно и бесстрастно, как будто о чём-
то чужом и неважном, она рассказала и о встрече с Воронцовой, и об угрозах, и о требованиях.
Пока Кира говорила, Шереметьева несколько раз вставала, отходила к окну, борясь с яростью, душившей её, но не проронила ни слова.
Повисла тишина. Кофе давно остыл, но никто не обратил на это внимания. Кира сидела и
спокойно смотрела на Александру, и только потемневшие грозовые глаза выдавали её –
бешенство от того, что кто-то посмел угрожать её любимому человеку, смешивалось с
разрывающей душу нежностью, страстью и, где-то очень глубоко, с убивающим ужасом от
того, что Александра может испугаться и исчезнуть из её жизни так же внезапно, как и
появилась.
Шереметьева стояла у окна и порывалась что-то сказать, но, кроме тихих ругательств, ничего не
получалось. Нужно было отодвинуть эмоции в сторону и подумать, как она это всегда делала, но сегодня быть хладнокровным аналитиком не получалось совершенно.
Кира встала, тихо подошла и обняла окаменевшую в невероятном усилии обрести равновесие
Александру. Та вздрогнула, повернулась и внезапно разрыдалась, уткнувшись в плечо, обхватив руками сильную длинную шею, будто гибкая лоза – скалу. Кира держала Александру
в объятиях бережно и осторожно, позволяя прорвавшимся слезам смыть тяжёлую кованую цепь
ярости и отчаяния.
Когда первый шквал рыданий утих, Александра вывернулась из поддерживающих её рук и
убежала в ванную. Кира не пошла за ней, понимая, что нужно подождать. Когда, умывшись, Шереметьева вернулась, Кира стояла, опершись спиной на оконный косяк, и разглядывала
остатки кофе в своей чашке. Не поднимая глаз, спросила:
- Что ты намерена делать теперь?
Александра подошла ближе, вынула чашку из рук и прохладными пальцами приподняла Кире
подбородок, заставляя посмотреть на себя:
- Я услышала тебя. Но я не собираюсь бояться и прятаться, требовать себе охрану или трубить
о провокациях в прессе. Я буду осторожна, в этом ты права, но я хочу быть с тобой. Если ты
тоже этого хочешь.
Кира хотела ответить, но Шереметьева прижала палец к её губам:
- Послушай, пока просто послушай. Я ведь совсем не знаю тебя, кроме того, что ты стала для
меня всем – воздухом, солнцем, грозами и океаном. И я не знаю, как у нас с тобой получится. Я
не знаю, насколько я готова рисковать своей жизнью, своим сердцем, но благодаря тому, что ты
есть в моей жизни, я теперь знаю о себе то, что не знала никогда. И я не хочу терять тебя. А что
касается этих… Я не думаю, что у них получится навредить мне, главное – чтобы они не
сделали больно тебе. А остальное я как-нибудь переживу.
Александра придвинулась ещё ближе, прикасаясь всем телом, ощущая жар, исходящий от
Киры, и прошептала:
- Сейчас два часа дня. В четыре мне нужно быть в отеле, чтобы привести себя в порядок, в
семь – ужин с министром культуры Франции.
Усмехнувшись уголком рта, продолжила:
- И да, мы будем обсуждать детали встречи с общественностью по этой теме. Думаю, мне
следует кое-что аккуратно прояснить, чтобы потом не попасть в неприятную историю. Сама
встреча планируется через неделю, и у меня будет время подготовиться. После ужина меня
завезут в отель, и, я надеюсь, часам к десяти буду здесь. И я абсолютная эгоистка, я даже не
спросила, что ты планируешь. Я почему-то подумала, что ты будешь полностью в моей власти.
Ты дождёшься меня?
На последних фразах голос у Шереметьевой дрогнул, и Кира болезненно и остро осознала, насколько непросто было Александре приглашать, ждать, говорить, и эта отчаянная решимость
стала последней каплей. Кира подхватила Александру на руки, не в силах больше
сопротивляться обжигающему желанию, и выдохнула:
- У нас ещё два часа, и я не собираюсь их больше бесполезно тратить. И да, я буду ждать тебя
столько, сколько потребуется.
***
Не было нежной и долгой прелюдии, была дикая, неистовая страсть, когда обе боролись за