Еще от незнакомки исходил сильный аромат горьковато-пряных духов, отсылающих к Индии или Персии.
Вдоволь насладившись моим замешательством, она соизволила подать голос:
— Я пришла поговорить о вашей будущей работе в группе, о некоторых идеях, над которыми хотела бы предложить вам подумать.
— Сейчас?.. Здесь?!
— Здесь и сейчас. Но вижу, вы смущены и речь ваша бессвязна. Боюсь, как и мышление. Видимо, стоит перенести разговор на другое время, когда вы придете во вменяемое состояние.
Она поднялась и неторопливо вышла, задев меня по ногам мокрой полой пеньюара и прихватив с вешалки свой плащ. На диване осталась влажная вмятина, на которую я таращился, как ушибленный, секунд тридцать.
Ну и порядочки здесь… Понятно, что секс в любом виде приветствуется на райском острове, но все же настолько свободных нравов я не ожидал. Кто бы это мог быть? Распутная докторша? Кто-то из персонала высшего звена? Скучающий суккуб? Вряд ли неработающая богатенькая пациентка, судя по фразе о моих беседах с Роу. Передумавшая? Исследовательница из «приматов»? Неужто им не возбраняется заходить в чужие обиталища и чувствовать себя там, как дома? Нет, не похоже. Слишком властно себя ведет. Эти жадные глаза, горящие, как у хищника, низкий насмешливый голос, трепещущие ноздри… Дама явно не привыкла, чтобы ей хоть в чем-то отказывали.
Пряный аромат витал в комнате еще долго. И я вдыхал его не без удовольствия, говоря по правде.
Любопытство удалось удовлетворить очень скоро. Зная, что Джекоб не прочь подышать воздухом перед сном, отыскал его на лавочке вблизи пристани — там, где мы когда-то разговорились впервые. Русский курил сигару и потягивал баночное пиво.
— А, познакомились? — расхохотался он, выслушав мой возмущенный рассказ. — Что ж, раз она решила выйти для вас из подполья, не буду больше скрывать. Это жена Майера. Пчеломатка.
— Кто-кто?
— Генератор идей. Ее холят, как пчеломатку или муравьиную царицу. Пожилой вакханке и нимфоманке позволено всё. Она же Кали.
— Кали?
— Прозвище, данное ей себе самой. Воображает, что вылитая восьмирукая богиня, глава индуистского пантеона. Великая Мать, так ее растак. Такая, знаете, плясунья с синим языком и черепами на шее.
— Кто такая Кали, я в курсе.
— Ну вот, значит объяснять не надо. А вообще ее зовут Мара. Полное имя Дагмара, но так ее никто не прозывает. Мара и Майер — звучит, правда? «М» и «М», дружно взявшиеся за руки. Самая мрачно-мистическая буква, кстати.
— Она нимфоманка, говорите?
— Не без того. Но не это, братец мой, в ней самое интересное.
— А что же? Кроме гипертрофированного либидо разглядеть в этой даме что-то еще непросто.
— Скоро поймете, — русский фамильярно потрепал меня по плечу. Я поморщился, но промолчал: добрые отношения со столь ценным источником информации важнее аристократических привычек. — Не буду портить вам сюрприз. Он случится скоро, а покуда помедитируйте-ка над прозвищем Пчеломатка. Надеюсь, вы догадываетесь, что так называют ее за глаза, но никак не при ней и, особенно, не при ее супруге?
— Спасибо, буду знать.
— На здоровье. Кстати, советую не уклоняться от ее жарких объятий.
— Вы в своем уме?! — Я отшатнулся в возмущении. — Даме за сорок, и она совершенно не в моем вкусе. Да будь и в моем, не для плотских радостей я приехал сюда, если вы забыли!
— Даме за пятьдесят — она следит за собой.
— Тем более! Вы искренне удивляете меня, Джекоб.
— Предупреждаю: если не ответите на ее приставания, заработаете себе врага. Да еще какого! У вас еще две-три попытки, не глупите.
— Не смешите меня, Джекоб, — я махнул рукой с натужной улыбкой. — Что она может мне сделать, эта пожилая нимфоманочка? Наябедничать Майеру, чтобы он уготовил мне не райскую кончину, а что-то попроще?
— Зачем ей ябедничать? — усмехнулся русский. — Майер — пешка по сравнению с ней. Достаточно повеления или даже намека, отданного вскользь. Нет, она скорее всего накажет сама и как-нибудь экзотично. Фантазия Пчеломатки не знает пределов.
Я невольно поежился: угрозы всезнающего собеседника возымели действие.
— И это… никак нельзя исправить?
— Да говорю же вам, что можно! — Он добродушно хохотнул. — Ответьте на ее вожделение, да и дело с концом. Вы не ее тип, она любит погрубее и погорячее, поэтому долго мучить не будет. Два-три свидания, и найдет себе другую жертву.
Да уж, вожделение… Я представил горящие иудейские очи и трепещущие ноздри. Вожделение, жадное и ярое, исходит от этой дамы тугой волной, как жар от печки с распахнутой дверцей.
— Вряд ли я это осилю. Хотя подумаю.
— Не трусьте! — подбодрил меня русский. — Самому мне не удалось попробовать, врать не стану: моей неуклюжей оболочкой Мара не соблазнилась, увы! Но те, кому посчастливилось, говорят, что на ложе страсти она раскована и вдохновенна. Талант, знаете ли, везде прорвется. В любые щели.
Слово «щели» звучало двусмысленно, и я поморщился.
— И все-таки, зная себя, вряд ли я это осилю.
— Ну и дурень! — добродушно выругал меня Джекоб. — Вы даже не представляете, против кого решили бороться. Этот остров — ее идея, как и многое другое. Майер выполняет все ее капризы. Она — душа, мозг, энергетический центр всего, — Джекоб повел рукой вокруг. — Одно слово: Пчеломатка.
— А Майер, Роу и иже с ними — трутни? — усмехнулся я.
— Трутни. А мы с вами — рабочие пчелки. Прилежно жужжим и вырабатываем медок. Я рад, говоря откровенно, что мои мозги пришлись по душе Пчеломатке! — Он самодовольно ухмыльнулся и пощипал бороду. — Долго уговаривать меня не потребовалось. Заболтала, убедила, что слинять на тот свет всегда успею, а вот хорошо поработать мозгами — истинный кайф, а не каторга. Рожать идеи не мучительно, а приятно. Скажете, нет?
Он воззрился на меня, ожидая ответа.
Я пожал плечами. Мои идеи практически все черного цвета, и рожать их — как и лелеять, и нянчить — большого удовольствия не доставляет.
— Мара отбирает себе «приматов» согласно коэффициенту ай-кю? — решил я сменить тему.
Джекоб шумно фыркнул.
— Господь с вами! Я даже не знаю, какой он у меня, этот самый коэффициент — как-то не удосужился. Это на Западе принято, в России пока еще не свихнулись до такой степени. Не путайте, Норди: человек умный и человек мыслящий не есть синонимы. Второе — динамика, желание разобраться, понять. Знаю человечка, чей ай-кю где-то на границе с олигофренией, но при этом он мыслит, активно и напряженно, об абстрактных вещах, и выражает свои мысли в творчестве: пишет неплохие хокку. Обратная ситуация встречается чаще, поскольку умных, окультуренных, но не движущихся внутренне, догматичных, зависящих от чужого мнения — на порядок больше. А уж если говорить о хомо креативикус, о генерировании идей, то это и подавно не имеет отношения к пресловутому коэффициенту. Не глупите, Норди, не майтесь дурью: ведь это так интересно!
— Что именно?
— Всё. И генерировать идеи, и участвовать в безумных экспериментах. И кувыркаться со страстной и умелой дамой. Берите всё от последних мгновений бытия. Уходите, как здесь принято, в хорошем и бодром настроении.
— А вы, как видно, уходить передумали?
— Отчего же? Вовсе нет. Уйду, когда стану рассыпаться. Не физически: артриты, инсульты и прочая хрень, а возрастные изменения в мозгу. Склероз, провалы логики, замедление скорости мышления. Прозвенит самый первый звоночек, и тут же подмигну Майеру: «Я неплохо на вас поработал, верно? Поработайте-ка теперь вы на меня. Тем более что работа разовая и не потребует чрезмерных усилий».