— Самый нижний мир уготован вам, Ниц! Суффетх, планетарное кладбище, где разлагаются души последних негодяев! — Как видно, Майер и Джекоб мыслили синхронно. — Если вы не блефуете, если действительно над обитателями Гипербореи нависла смертельная угроза, горе вам! Одумайтесь, Ниц! Спускайтесь, пока не поздно, пока еще я милостив и терпелив. Подумайте о будущих муках своей несчастной души!
— Я обо всем подумал! Хорошо подумал! Великий Ницше никого и ничего не боится! Что ему ваши смешные угрозы, Майер? Суффетх — не для гениев, не для героев, не для титанов духа. Как жаль, что я не способен на убийство! Иначе благодетель и гуманист Майер уже сейчас летел бы, повизгивая, в огненную щель, в Ытреч или Агр. Что делать, великий мыслитель был бесконечно добр и жалостлив. Рассудок его обрушился во мрак после того, как на его глазах кучер яростно хлестал свою лошадь. Ницше добр, но это не слабость, нет! Это сила. Итак, прощайте! Я ухожу. Ухожу так, как не получилось уйти в прошлый раз. Я исправляю свою ошибку, я покидаю этот мир ослепительно!
Ниц отбросил рупор в траву и запел. Мелодия была грозной и воинственной. Какой-то древний гимн? Недаром он намекал, что в его крови есть варяжская струя. Язык незнакомый: похож на немецкий, но более жесткий, с раскатистым «р» и твердо-каменным «д».
Не переставая надрывать голосовые связки, новый Герострат снял с плеч рюкзак, развязал его и вынул пластмассовую канистру.
— Еще один фейерверк, — пробормотал Джекоб. Он пожирал глазами безумца напряженно и мрачно, не мигая. — Мало ему уже зажженных факелов.
Замолчав, Ниц принялся обливать себя жидкостью из канистры, начиная с плеч и спины и заканчивая макушкой. Серебряные крылья волос облепили голову, приняв желтый оттенок. Старик морщился, но движения были собранными и четкими.
— Не валяйте дурака, Ниц!!! — отчаянно закричал Майер.
От этих слов на губах Герострата заиграла торжествующая улыбка. Ниц отбросил пустую канистру, повернулся к профессору и воздел правую руку. Жест был не столько приветственный, сколько повелительно-угрожающий.
— Браво, Ниц! Браво, старик! — закричала из своего окна Мара.
Она на миг оторвалась от камеры, чтобы выплеснуть вопль души, и тут же вновь прильнула к ней.
Мара находилась дальше всех от безумца, но кричала так звонко, что он расслышал даже без рупора. Старик широко улыбнулся ей, а затем показал средний палец.
— Ду-ра-лей!!! — по слогам проскандировал Джекоб. От мощи его рева у меня заложило уши. — Воз-вра-щай-ся!.. Глу-пец!!!
Но его величественный старик не удостоил ни жестом, ни взглядом.
— Старый безмозглый дурак, — пробормотал русский. — Жалкий маразматик. Выживший из ума любитель дешевых эффектов. Имбецил с горсткой мозгов размером с плевок ребенка…
— Заткнитесь, — невежливо прервал я его.
Джекоб послушно умолк. Но издавал рычание, словно рассерженный или раненый кот.
Молчал и Ниц, нашаривая что-то в кармане смокинга. То была зажигалка, поскольку спустя секунду он превратился в пылающий факел.
Джекоб ринулся к нему, срывая на бегу куртку.
— Что вы стоите, идиоты?! — закричал он оставшимся, оглядываясь. — Сбивайте с него огонь!!!
— Стойте! — в оклике Майера зазвучал металл. — Не приближайтесь к нему!!!
Джекоб перешел с бега на шаг, потом остановился.
Я осознал, что тоже рванулся вперед, лишь затормозив рядом с ним.
Майер приблизился сзади и взял каждого из нас за локоть. Крепко, жестко.
— Вы правы, — бросил Джекоб профессору, не отрывая взора от живого огня. — Я идиот. Но оставьте же мою руку!
— Сейчас он помучается с минуту, вы же хотите растянуть адскую боль на дни, — сухо и наставительно заметил Роу, подошедший следом за шефом.
Доктор, как и все, не отрывал пристальных и на удивление спокойных зрачков от самоубийцы.
— Я же сказал, что я идиот.
Джекоб уже не смотрел на горящего Ница, он нагнул голову и уперся взглядом в носки ботинок. Помедлив, Майер отпустил наши локти и тоже отвернулся.
А я смотрел.
И Мара смотрела, не отрываясь от окуляра камеры, судя по ободряющим крикам:
— Класс! Круто!!! Ай да молодчина!..
Джекоб, скрипнув зубами, повернулся к безумцу и заорал, перекрывая вопли Пчеломатки:
— Молодца!!! Ой, молодца!..
Я едва сдержался, чтобы не ударить в орущее лицо.
— Не знал, что вы любитель паленого человечьего мяса.
— Не будьте ханжой, Норди! Он красиво уходит, этот великий псих, и посмейте сказать, что это не так.
Чертов циник был прав: зрелище было жуткое, величественное и красивое. Ниц пылал стоя, воздев руки и расставив ноги. Живой факел слегка колебался, словно колышимый ветром. Я чувствовал, явственно ощущал, как он пытается не орать от адской боли. Сохранить свой аристократизм и презрение к Майеру и его своре, даже будучи объятым пламенем с ног до головы. Нет, кажется, он чуть-чуть подвывал. Или то был свист ветра, весело лохматившего высоко взметнувшиеся, узкие, как подвижные лезвия, языки огня?..
Нет, он не выл. Ниц снова запел. Я понял это, вслушавшись. Слов было не разобрать за ветром и гулом, а мелодия угадывалась едва-едва. Голос нарастал, претворяясь во что-то нечеловечески грозное и могучее. Он гудел, выл, трубил, рвал воздух. Наверное, так ревели, подымаясь на битву, объевшиеся мухоморами берсерки.
— Не падает… Стоит, твою мать… — В голосе Джекоба было ошеломленное восхищение.
Все обитатели Гипербореи в молчании, глубоком, торжественном и страшном, наблюдали, как горит, не падая и даже почти не шатаясь, человек.
Он рухнул, уже обуглившись. Не человеком — головешкой. Человек секундой ранее взмыл вверх. В слоистые хмурые облака, в свой прозрачный прохладный ад. (Я порадовался за него мысленно: прохладные облака вмиг остудят, притушат жгучую боль.)
— Аминь, — прошептал русский, когда длинная сутулая головешка обрушилась и покатилась, черня мох и траву, бороздя землю скрюченными остовами пальцев, по пологому склону холма.
Глава 30 ЛАГГ
Довольно долгое время я был оглушен и бездвижен. Из этого состояния вывел Джекоб, сохранивший, как видно, интерес к происходящему и активность.
— Норди, там что-то происходит. Кажется, есть раненый, — он кивнул вправо, где наблюдалось скопление персонала возле лежащего на земле тела. — Пойдем?
— Я не медик, Джекоб, — безжизненно откликнулся я.
— Тогда пребывайте в состоянии столба и дальше.
Он двинулся по направлению к группе, и я, помедлив несколько секунд, следом. На автомате, без какой-либо заинтересованности.
Раненым, точнее, обожженным оказался Лагг. Вся кожа его превратилась в черно-багровую корку, сочащуюся сукровицей, глаз не было, руки и ноги подергивались, из разбухших почернелых губ вырывался ритмичный хрип, пузыря кровавую пену.
— Агония, — пробормотал русский. — Счет идет на минуты. Бедняга.
— Он герой! — оглянувшись на нас, воскликнул Роу. Голос его дребезжал от волнения. — Герой, а не бедняга. Вы посмотрите только, что он успел вынести из огня!
Рядом с умирающем на траве валялись стопки бумаг (судя по печатям, документы), пара ноутбуков, какой-то прибор непонятного назначения со множеством трубочек, коробки с лекарствами, термометр и тьма других вещей, в том числе совершенно бессмысленных, вроде металлического стула и покореженной настольной лампы. Явно это было вынесено из охваченного огнем здания не за один раз.
— Как же он сумел… — я не договорил.
— А вот так и сумел! — яростно отозвался психоаналитик. — Пока все мы стояли и пререкались с сумасшедшим маньяком, он раз за разом заходил вовнутрь и выносил самое ценное. Заходил в ад, снова и снова. А вот это, — он кивнул на стул, и голос его зазвенел на предельно высокой ноте, — вынес уже слепым! Слепым, обожженным с головы до ног, ползком, так как ноги уже не держали!..
— А вы внимательно наблюдали за процессом, не догадываясь помочь?
Роу метнул на Джекоба яростный взгляд и отвернулся.
— Чем болтать, вкололи бы лучше десять кубиков морфина, — сухо бросил помощнику Майер.