Бросает кисть, идет на реку. На турецкий мост. Здесь останавливается, вслушивается. Шумит вода. К этому Ленг привык. Вслушивается в прошлое. Оглядывает Батарейку - поляну. Оттуда по отступающим бьют пушки. По мосту, по живым людям. Невольно Ленг заглядывает под мост. Видит кладку, сделанную на века, опору. Где люди, которые ее сложили? И где другие, которые бежали по дороге и по мосту? И те, которые расстреливали их картечью? Какой ужас, думает Ленг. Все войны от фараонов Джосера, Хеопса до Цезаря, Наполеона, Гитлера кровь и страдания!
Черная речка катит воды из мрачной теснины. Воды кажутся черными, и камни на дне реки черные. Можег, от запекшейся крови?.. Ленг стоит на мосту полчаса, час - пережить все, что здесь когда-то происходило.
Может, думает он, это Мухаммед-Амин? Вглядывается в лицо полководца - первое лицо, которое появилось у него на холсте и которое позже они рассматривали со Стешей. Наместник Шамиля, получивший имя Амин-Верный от своего покровителя. Но он проиграл сражение, войско бежит. Может быть, он проиграл сражение раньше - из-за жестокости, корыстолюбия? Горцы отвернулись от него, как уже отвернулись от Шамиля. Кому Амин даст теперь ответ за потерянные войска? Турецкому султану, англичанам, которые обещали помощь в войне? Он еще кричит, Амин, командует, старается удержать власть, властолюбивый старец. Но он ничего не знает. Знает история. Шамиль уже сдался на милость победителей и прекратил борьбу. Сдастся и он, Амин. И впереди, за хребтом, - Кбаада, Красная Поляна, где все будет кончено, последний изможденный воин бросит оружие...
Дома Ленг пишет. Когда наступают сумерки и работать нельзя, думает о Стеше.
Все в ней кавказское - в характере, в облике. Хрупкие, почти детские плечи, руки. В то же время - сила и гибкость в движениях. Ветры ее не сломят, чужая рука не скрутит. "Не задалася у нее жизня, - рассказывает Ивановна. - Замужем была Стешка, и расходилась, и отбивалась от всех ветров. С ее красотой - как не отбиваться?" Не задалась судьба. Так у кого она удается, думает Ленг, особенно женская?
Всего, однако, не передумаешь. С утра опять работа. Опять работа.
На стенах шесть портретов. Семь. Восемь.
Ленг с кистью ходит от одного к другому. Подправит морщину, оттенит желвак на щеке. Добивается выразительности? Выразительность есть. Живости? Живость тоже есть. Добивается жизни. Требует от них рассказать, что происходило в долине. Оживляет волей, душой: заговорите!
И портреты заговорили.
В сумерках, когда работать было уже нельзя и Ленг устало сидел на стуле, все еще не отрывая глаз от портретов, он явственно услышал:
- Именем аллаха! Назад!.. - Это говорил полководец.
- Стой! - поддержал его сотник с дубовой челюстью. - Шакалы!
Оба пытались задержать бегущее войско.
- А-а-а-а... - донеслось с другой стороны, где был одноглазый воин и другие, раненые, измученные.
Вдали, в ущелье, гремели пушки. Падали люди. Кто упал тому не подняться.
Пушки били и впереди. "На Батарейке", - подумал Ленг.
- Правоверные! - Прибавился новый голос: воин со страшным лицом пытается остановить бегущих.
Лица, лица проносились перед дудожником. Слепые, полуслепые, с тремя глазами на двоих, измученные. Турки, черкесы все смешалось, бежало в панике. А голоса громче:
- Именем аллаха!
- Стой!
Лица вплотную. Голоса рядом, в ушах.
- Стой! - требовал сотник.
Ленг подходит к окну, захлопывает створки, чтобы не было слышно на улице.
Голоса заполняют комнату:
- А-а-а-а...
- Назад!
Ленг затыкает уши. Пятится из комнаты, закрывает дверь.
- Назад! Приказываю! - слышится из-за двери. Дрожащими руками Ленг зажигает лампу, присаживается к столу. Стынет ужин, принесенный Никитичной, Ленг не притрагивается к нему. Голоса не стихают:
- Шакалы! Стой!
- Правоверные...
Час сидит Ленг, второй. Липкий пот заливает ему лицо, шею.
- Именем аллаха! - приказывает полководец Амин.
- А-а-а-а... - льется в долине.
За полночь Ленг не выдерживает, собирает одежду - фуфайку, куртку - и уходит спать в сад.
Звезды горят над ним, река шумит под обрывом. Художник не может заснуть. Поднимается, подходит к дому и опять слышит:
- Шакалы! Собачьи души!
- Правоверные...
Ленг возвращается и уже не спит до рассвета.
Утром приедет Стеша, думает он. Вспоминает ее расширенные глаза: "Буду бояться..." Каждую неделю Стеша приезжает к матери, отказывая себе во всем, в личной жизни, Ивановна понимает это, горьким горем жалеет дочь: "Пропала девка!.." И Стешины слезы вспоминаются Ленгу, там, на крылечке клуба, звезда, светившая им обоим. Ленг смотрит на небо, пытаясь найти ту звезду. Где там, среди тысячи других звезд?..
Думает о работе. Опять о Стеше. Зачем ей этот ужас? вспоминает портреты. Понимает, что бежал из комнаты, лежит под кустами, прислушиваясь. Боится войти в дом.
Зачем этот ужас? Зачем эти лица? "Разве мы знаем мало?" звучат в ушах слова женщины. Знать, конечно, необходимо. Но не это, не это! - в отчаянии восклицает Ленг.
- Не то ты делал, Ленг! - говорит он себе. - Не то сделал!
Когда над горами встало зарево, ночные тени рассеялись, Ленг опять подошел к окну.
- А-а-а-а... - слышалось за стеклом.
Ленг распахнул дверь, вошел в комнату.
- Правоверные...
Стараясь ни на что не глядеть, Ленг сдирает со стен портреты, заталкивает их в печь. Чиркает спичкой, второй, подносит пламя к промасленным холстам и глядит, как они вспыхивают разноцветным огнем.
- Назад!
- Шакалы!..
Безжалостно Ленг мешает в печи, раздувает огонь.
- Именем...
Голоса стихают, задыхаются в пепле.
С минуту Ленг наблюдает, как гаснут последние вспышки пламени. Отряхивает руки, чувствуя, как прошлое, ужас сползают с него, высвобождая душу. Отходит от печи.
Плеснув водою в лицо, яростно вытирается полотенцем и, обновленный, идет на реку встречать Стешу.