Дэнни спросил, чему она улыбается.
— Так. Просто счастлива, — нельзя же было говорить, что она воображает, как бы скрестить жирафа с птицей.
У небольшой рощицы Дэнни остановился и потянул ее вглубь деревьев.
— Давай передохнем, — он погладил ее по лицу. Они поцеловались и легли на спины, глядя в бездонное голубое небо, испещренное крошечными островками пушистых облаков.
Внезапно он выпрямился и указал рукой куда-то вверх.
— Посмотри туда!
Жени проследила взглядом за его пальцем, ожидая увидеть птицу, но он показывал на маленький самолетик, вырисовывающийся на фоне голубизны.
— Смотри, смотри! — повторил Дэнни.
Клубы белого дыма за самолетом стали формироваться в буквы: Ж…Е… Жени широко раскрыла глаза, а буквы тем временем принялись складываться в слова: Ж-Е-Н-И Я Т-Е-Б-Я Л-Ю-Б-Л-Ю В-Ы-Х-О-Д-И 3-А М-Е-Н-Я 3-А-М-У-Ж.
Пока формировались новые буквы, предыдущие тускнели, ширились и растворялись в воздухе. Слова взмывали вверх, как молочные пряди. Жени не сводила с них глаз, пока не исчез последний их след.
Дэнни держал ее за руку и смотрел в лицо. Жени опустила глаза к земле, трава померкла. Бесполезно мечтать о долгих отношениях: сам Дэнни, как и его предложение, выведенное на небе, уплыл в облака.
Он долго не двигаясь смотрел на нее.
— И теперь нет? — он выпустил ее руку.
— Не выйдет, — она медленно покачала головой.
— Но почему? Ты ведь меня любишь. А я люблю тебя.
— Ты просто сказка, Дэнни.
Его веки от волнения трепетали. Он предлагал ей сердце и впридачу небеса.
— Мечтатель.
— Ты тоже можешь мечтать. Пойдем со мной в мою мечту.
— Нет, Дэнни, — нежно ответила Жени. — У меня своя мечта и она очень основательна. На ней я построила всю свою жизнь. Десять лет она была со мной, значила для меня все, — больше чем замужество, подумала она про себя, больше, чем счастье. — И теперь я не могу рисковать.
— Не понимаю, как замужество может помешать твоей мечте?
— Ты художник. Гений, если твоя мать права. А я думаю, что она во многом права, — Жени не выдержала наигранную легкость. — Тебя не привяжешь ни к работе, ни к месту. Ты, как птица, мелькнешь — и уже где-то далеко. С ветки на ветку, с дерева на дерево, — а может быть, как в прошлом, от женщины к женщине? — Тебе нужна свобода, а мне мое призвание, — докончила она вслух.
— Через годы, когда ты закончишь свою подготовку…
— Это будет не скоро. И тогда мне понадобится обеспеченность, чтобы обзавестись практикой.
— Я всегда думал, что из-за этого ты и вышла замуж за Вандергриффа. Его деньги и связи. Но когда я услышал, что ты развелась…
— Это неправда, — она разглядывала травинки.
— Что неправда? Жени! — он тряс ее за плечи. — Жени! Смотри на меня! Что неправда?
— Я все еще замужем за Пелом.
Он отпустил ее, как будто обжег ладони:
— Что же ты за женщина? Несколько часов назад клялась, что любишь меня.
— Люблю. И не живу с Пелом больше четырех лет. Но формально я его жена. Мы даже не говорили о разводе.
— Понимаю, — он уже стоял на ногах. — Вот это лучший из всех возможных миров. Хочешь ради шутки заняться со мной любовью? Пожалуйста, если есть настроение. И семейное состояние при тебе. Поздравляю. Ты держала меня за дурака. Но не беспокойтесь, миссис Вандергрифф, я больше не потревожу вас своим вниманием, — он быстро вышел из рощицы и побежал по полю.
Жени окликнула его, а потом вскочила на ноги и быстро, как только могла, побежала вслед, зовя по имени.
Если требовалось, она могла бегать быстрее, чем он, и вскоре настигла Дэнни. Но когда она поравнялась с ним, он не замедлил бега, даже не оглянулся, и она побежала рядом.
— Дэнни, пожалуйста. Дэнни, послушай, я тебя люблю. Я люблю тебя, Дэнни.
Внезапно он остановился, притянул Жени к себе и зло, со страстью ее поцеловал. Она с такой же страстностью ответила на поцелуй.
Когда они наконец оторвались друг от друга, Дэнни спросил:
— Что же мне делать, Жени?
— Не знаю, — и в ее голосе, как и в его, прозвучала мука. Позволить Дэнни уйти из ее жизни — означало еще большее одиночество, которое она не смогла бы вынести. Но что еще было делать? Лететь с ним в Калифорнию? Нельзя. Она привязана к госпиталю. Подать уведомление об уходе, ждать недели, потом вылететь вслед за ним? — Не знаю, Дэнни. Поцелуй меня.
Он грубо ее поцеловал и отпихнул от себя, она вгляделась в его лицо.
— Нет, — заявил он с внезапной решимостью. — Мы не можем весь остаток жизни быть врозь. Ты должна получить развод.
— Но это не проблема. Пел не будет возражать. Дело в тебе и во мне…
— Развод! — настаивал он и вновь привлек для поцелуя. Жени не возражала, чтобы, выйдя из парка, они вернулись в ее спальню.
32
Когда Торе Джой исполнился месяц, Жени послала поздравительную открытку. Все это время она не получала вестей от Дэнни.
Минутная мечта, осязаемая не более, чем облака. Жени была глубоко уязвлена, хотя и убеждала себя, что все к лучшему. Что бы они не решили, в один прекрасный миг Дэнни все равно бы улизнул. Она ведь с самого начала знала, что ничего не получится. Еще восемь лет назад, задолго до свадьбы, в День Благодарения 1963 года, когда они в первый раз любили друг друга.
Она понимала это еще тогда, и с тех пор ничего не переменилось, кроме того, что утекли годы. Но с годами она стала более уязвимой. В двадцать семь более открытой для сомнений, чем в девятнадцать. «Неужели это зрелость, — грустно размышляла она, — различать оттенки вещей, а не видеть только белое и черное?»
По крайней мере она не обидит Пела. Просить его о разводе и сказать, что любит другого, значит серьезно ранить его. И вовсе необязательно: «другой» был словно перелетная пташка, летний гость. Причинил ей боль, но она не передаст эту боль Пелу, мужчине, который ее все еще любит.
В сентябре Жени получила фотографию двухмесячной Торы Джой. И так же ни слова от Дэнни.
В ноябре, когда птицы устремились на юг и в Центральном парке прекратилось цветение, Жени перестала ждать.
Она ехала с Пелом по Парк драйв в его машине с шофером. Пел заехал за ней в госпиталь после работы и сказал, что нужно поговорить. Наступал вечер, солнце уже село, и голый парк был сплошной тенью. Жени чувствовала, как напряжен Пел. Он сидел очень прямо на заднем сиденье лимузина и каждый раз, когда они проезжали под фонарем, быстро моргал.
Говорил он безликим голосом, почти помертвевшим от усилия сдержать чувства.
— Я снова переменил работу. То есть, я все еще в Международном валютном фонде. Но теперь меня направляют за границу. В чем заключается работа, станет яснее там, но в основном я должен буду вести переговоры с экономистами различных стран с целью стабилизировать национальные валюты. Начну с Вены, хотя через несколько месяцев могу оказаться в Югославии. Срок командировки не определен.
Жени ждала. Между ними на заднем сиденье было не меньше фута. Его официальный тон сковывал их обоих, но Жени поняла, что этого он и добивался.
— Я выставляю дом на продажу, Жени.
Машина затормозила перед красным светом, и Жени услышала собственные слова, произнесенные звонче обычного:
— Ты просишь меня о разводе?
Пока не сменился сигнал светофора, он не отвечал, потом повернулся, быстро моргнул и попытался улыбнуться, положил руку на кожу сиденья между ними. Жени накрыла ее своей ладонью.
— Я надеялся… — теперь его голос звучал естественно. — Все это время — четыре года. Нет, больше, Жени, — четыре с половиной…
— Я знаю, — прошептала она.
— Надежда — это тюрьма.
Странная улыбка, подумала она. Ее муж похож на отца.
— Тюрьма, — эхом отозвалась она. Почему же она ничего не предприняла, чтобы его выпустить.
— Это не твоя вина, Жени. Я сам был своим тюремщиком. Но теперь я уезжаю из страны и расставание должно быть незапятнанным, — он неодобрительно рассмеялся непроизвольной шутке. — Ты понимаешь, что я хочу сказать?