«И Лекс побывала в такой вот ванне, — подумала Жени. — И ей, наверное, было страшно».
— Ванны для того, чтобы предотвратить обезвоживание? — спросила она, вспомнив, как лила воду на обгоревшую Лекс и пыталась заставить ее попить.
— Верно. Это основная опасность. Другая — инфекция. И вот здесь, — Чарли показала рукой, — отделение бактериологического контроля.
Жени даже не разрешили войти в кабинет, где за прозрачными стенками лежали больные. Она знала, что опасность заражения длится долго, пока тело не сформирует собственного покрова.
Вчера, прежде чем подать поднос с едой женщине, находившейся в клинике больше трех месяцев, но все еще считавшейся в критическом состоянии, ей пришлось надеть стерильные перчатки, маску и шапочку.
— Основная проблема, — продолжала Чарли, когда они выходили в коридор, — что с обожженными невозможны никакие прогнозы.
— Что вы имеете в виду? — Жени была озадачена.
Чарли прервалась, чтобы подписать формуляр, поданный санитаркой:
— Не понимаю, почему мне приходится это делать каждый день? — пожаловалась она. — Основное предписание: никаких рентгеновских лучей без крайней необходимости.
Санитарка кивнула и пошла по коридору, унося папку.
— Больная беременна, — объяснила Чарли Жени. — И каждый чертов день мне приходится напоминать им об этом. Извини, но все думаешь, что они запомнят. Так о чем мы говорили? Ах, да. Кто такие обожженные? Подумай-ка!
— Дети. Старики, — предположила Жени.
Чарли улыбнулась:
— Все. Всех возрастов и социальных положений. Старики в доме престарелых, футболисты во время пожара в самолете — любой. Поэтому нельзя делать никаких прогнозов, никаких обобщений. Мне говорят: у пациента обгорело двадцать пять процентов кожи, но я еще ничего не знаю. Может быть, у него шумы в сердце, или диабет, или проблемы с почками. Может быть, депрессия или шизофрения. Или это восемнадцатилетний парень из хорошей семьи, полный здоровья, с кучей друзей и влюбленной в него по уши девушкой.
Быстро, не останавливаясь, они шли по коридору. Сестрам и практикантам, которые, казалось, хотели о чем-то ее спросить, Чарли бросала:
— Попозже. Если что-нибудь важное, зайдите ко мне в кабинет. Вот тебе несколько примеров, — повернулась она к Жени. — Здесь справа лежит мистер Моррисон. Он старый и сгорбленный, но настоящий джентльмен. Он обжегся, не так уж и сильно, от газовой плиты, но его шансы поправиться невелики. Ему под восемьдесят, полгода назад умерла жена и его воля к жизни ослабела. А без этого никто из нас ему не в силах помочь… Напротив — беременная леди, Эдит Фалькон. Она была уже на пятом месяце, когда получила ожог от электропроводки. Это случилось два месяца назад. Электроожоги требуют совсем иного лечения, чем те, что были результатом открытого огня.
Жени хотела, чтобы она продолжала, но Чарли остановилась у следующей двери:
— Пойду навещу своего паренька, Брюса Шварцмана. Из-за утечки бензина его машина вспыхнула, и он обгорел почти весь. Но парень молодец. Вживляет лоскуты так, как будто отторжение до сих пор не открыто. И с едой все нормально — все восемь тысяч калорий без всяких трубок, — Жени уже знала, что обожженным требуется пища втрое калорийнее обычной, чтобы набрать вес. В больнице готовили специальные «высококалорийные коктейли», которые многие больные выпивали самостоятельно, но редко кто обходился без специального внутривенного питания.
— Брюс просто чудо. Каждый раз у него новая шутка. Большинство из них довольно скользкие, но смешные, — она подмигнула Жени. — Еще увидимся.
Жени проводила ее взглядом и почувствовала разочарование: она хотела бы услышать больше, но Чарли была вечно занята. Как и сама Жени. Меньше чем через час ей предстояло бежать на лекцию, потом — вечерние занятия. Иногда по ночам в своей однокомнатной квартирке она принималась раздумывать: неужели призвание всегда означает одиночество?
Через два дня, в конце смены, Чарли пригласила Жени в кабинет.
— Ты хорошо справляешься. Больные тебя любят.
— Спасибо, — в устах Чарли это была высокая оценка.
— Можешь завести тетрадь, — посоветовала старшая сестра, — и заносить туда все особенности больных.
— А разве этого нет в историях болезни? — Жени села на диван, повинуясь приглашению Чарли.
— Я имею в виду не медицинские особенности. Мы работаем с людьми, а не просто с травмами и интересными осложнениями. В этом-то и беда большинства врачей. Люди для них — ничто, и все внимание они уделяют их болезням.
Чарли подошла к шкафу, сунула руку за стопку журналов и извлекла оттуда бутылку виски.
— Старое ирландское. Хочешь немного?
Жени покачала головой, улыбнулась и подумала, что она еще совсем не знает Чарли.
Старшая сестра взяла с раковины стакан, быстро ополоснула его и налила порцию на два дюйма. Затем одним глотком выпила содержимое.
— Чувствуй себя как дома. А я пока наброшусь на писанину. Потом сможешь со мной поужинать?
— С удовольствием! — Жени откинулась на старом коричневом диване, который был местами порван и наспех зашит: стежки уже начинали расходиться. Чарли делала пометки и выписывала замечания для старшей сестры на следующую смену. Зазвонил телефон. Она коротко ответила на звонок, точно пролаяла в трубку. Жени смотрела на нее с восхищением: старшая сестра казалась ей костяком больницы. Вспомнился первый день в кибуце, как Наташа предложила ей помогать нянечке в детском саду. И свое высокомерие, о котором не могла думать без стыда.
Чарли положила ручку и зажгла сигарету, два раза глубоко затянулась:
— Маленькая Эми, — печально произнесла она. — Вряд ли выживет.
— Я думала, она поправляется, — трехлетняя девочка поступила с ожогом почти всего тела, еще в начале лета. Ее белокурые волосы снова отросли, и она часто улыбалась. Казалось, все приходит в норму.
— Да, — вздохнула Чарли. — Родители перестроили ее комнату в доме. Думают, она вот-вот вернется. Я пыталась их подготовить, но куда там, и слушать не хотят. Врачи! Вот кого нужно винить, — со злостью проговорила она. — Не так уж трудно поддерживать надежду, выглядеть такими важными. Спора нет, никто не хочет, чтобы пациент умирал.
Она снова вздохнула:
— С маленькими труднее всего — невозможно видеть, как они уходят. Когда я сюда впервые попала, а к тому времени я уже полтора года работала в госпитале, на моих руках умер маленький мальчик, — она несколько раз затянулась табачным дымом. — Эми не выживет, — повторила старшая сестра. — И она это откуда-то знает. Мы только вдвоем — я и она — знаем об этом.
Чарли вернулась к работе. Единственным признаком ее волнения оставался лишь густой табачный дым, витавший вокруг. От первой сигареты она зажгла вторую, ответила на несколько телефонных звонков и кончила записи.
— Готова? — она встала и потянулась. — У меня все.
Когда Чарли надела пальто, Жени заметила, какой та была полной. Более чем полной. Застегнутое пальто так тесно облегало ее фигуру, что старшая сестра стала похожа на узел, набитый множеством вещей. Щеки отвисали, глаза на широком лице казались маленькими и посаженными слишком близко друг к другу, цвет кожи неровный.
И все же — Жени этого раньше не понимала — Чарли нельзя было судить по обычным меркам красоты. Лицо было постоянно в движении: подвижность и теплота были его главными качествами. Жени вспомнила Лекс. Ее нелюбовь к своей внешности. Но Чарли, казалось, нисколько не заботило, что она некрасива, так же как и вокруг это никого не заботило.
Они прошли три квартала до «Тино».
— Замшелое древнее местечко, — объяснила Чарли, — но тебе понравится. Еда здесь просто божественна.
Когда они вошли, Тино бросилась их приветствовать, расцеловала Чарли в обе щеки, как сестру, с которой долгое время находилась в разлуке.