— Я думаю, и другие бы с радостью пожертвовали деньги, если бы знали, чем занимается твоя клиника. Беда в том, что никто об этом не знает.
— Ты считаешь, детка, что мы должны себя рекламировать? Пускать слезливые коммерческие ролики о ветеранах-уродах?
— Подожди, Макс.
— И платить за каждый по десять тысяч долларов, чтобы его показали на телевидении? — безжалостно продолжал он.
Жени покачала головой. И Макс заметил, как разлетаются ее золотистые, как плотный шелк, волосы.
— Извини, детка, я знаю, какой я сукин сын.
— Наверное, Макс. Я думала, не поговорить ли мне с моим бывшим мужем. Фонд Вандергриффов поддерживает многие…
— Нет! И так уж нелегко брать этот чек от Ритко. никакой благотворительности. Пусть даже от тех, кто захочет порадовать свою маленькую Жени. Поговоришь со своим бывшим — и глазом не успеешь моргнуть, как это все превратится в клинику Вандергриффа. Налоги платить не надо, и прихлебатели Вандергриффа понесутся сюда сломя голову. Превратят все в дерьмовую клинику красоты. Нет, актер — это все! Я не косметолог, а врач.
— Пел не такой, — возразила Жени. — И сам Фонд не такой. Основал его мой свекр — добрый, великодушный, порядочный человек.
Макс искоса поглядел на Жени, когда она назвала Филлипа своим свекром. Но она настаивала:
— Они пожертвуют деньги без каких-либо условий.
— Может быть, может быть. Оставим это на самый крайний случай, хоть мне это и не нравится. Совершенно не нравится.
— И что же ты собираешься предпринять?
— Не знаю, — он откинулся на диване и закрыл глаза. — Наверное, продолжать клянчить — там кровь, здесь сканер, где-то еще — несколько драгоценных часов занятого хирурга. Все как раньше, — он открыл глаза, и в них не было никакой надежды. — Таскаться повсюду, как старый нищий слепец. Выставляться перед людьми. Слава Богу, характер позволяет снести. Вот я какой дерьмовый герой, — он презрительно хмыкнул. — Военачальник. Только не говорите войскам, что склады пусты. Пусть надеются, черт побери, и пошло все к дьяволу. Так все и было, а потом появилась ты и я подумал…
— Да?
— Нелепые мечты, детка.
— Но ведь я с тобой заодно, Макс. Ты же знаешь.
— Н-да, коллега.
— Не только коллега.
Он выжидательно посмотрел на Жени.
— Мы — одна команда. Мы — друзья.
— Для меня, Жени еще больше. Я старый дурак, но когда-нибудь это должно было выйти наружу. Никогда не чувствовал ничего подобного. Когда ты здесь появилась, то не казалась мне настоящей. Лучший хирург. Внешность, как из книжки. Шли недели, месяцы, и я никак не мог в тебя поверить. К тому же ты жила с этим мерзавцем.
— А что произошло потом? — спросила Жени.
Макс тяжело дышал.
— Думаю, ты догадываешься. Когда я поверил, что ты настоящая, я… я… нет, никак не могу это выговорить. Мне нечего тебе дать, Жени.
— Ты дал мне уже почти что все, — она встала, подошла и села рядом.
Удивленным взглядом Макс проследил за ней.
— Ты лучшая женщина из всех, каких я только знал.
Она взяла Макса за руку. Он опустил глаза и взглянул на их соединенные руки:
— Ты хочешь сказать, что тебе нужен такой обормот, как я?
— Ты не обормот, — Жени наклонилась вперед и поцеловала его. — Ты лучший и добрейший из всех людей. И мы вместе потащим эту клинику.
— Ты и я?
— Да.
— Боже, — вздох облегчения вырвался у Макса. Он притянул к себе Жени и поцеловал в волосы. — Любимая, — поцеловал в глаза. — Что за чертово чудо.
Когда на следующий день позвонила Чарли, то бормотала, как Т.Дж.
— Мы дома. Здесь все так здорово. У меня все прекрасно. Он меня любит. Он нас любит. Кошмар рассеялся без следа, превратился в сон, в пустоту, — она перевела дыхание и рассмеялась… — Я несу чепуху, но, Жени, дорогая, я чувствую себя девчонкой. Порадуйся со мной.
— Я радуюсь, — Жени рассмеялась в ответ. — За нас обеих.
— Это Макс! Ты прислушалась к своим чувствам!
Как Чарли хорошо ее знала. Жени рассмеялась еще веселее.
— Это ты помогла мне их понять. Рассказывала, какой он хороший человек.
— Самый лучший, — подтвердила Чарли, но тут же поправилась. — Почти самый лучший. Но не его ведь вина, что он не родился в Японии.
— Я счастлива, — повторила Жени. — Наконец я нашла человека, которого могу любить и с кем могу работать.
— Держись за него, — посоветовала Чарли. — Всю свою жизнь.
— Буду держаться, — пообещала подруга. — Передай привет Тору и поцелуй Т.Дж. Скажи, я по ней скучаю. Я скучаю по вас по всем.
— Ну, за работу, — распорядилась Чарли.
Жени повесила трубку и вернулась в палату. В клинике все было нормально. В отдельной комнате Элиот Хантер бил все рекорды сроков выздоровления.
Уже через десять дней актера выписали и он смог вернуться в труппу. Перед отъездом он назвал Жени настоящей колдуньей, а через несколько дней она получила письмо от Дэнни, в котором он называл ее мастерство сверхъестественным. Жени выбросила листок в корзину: подобная лесть ей была ни к чему — дело сделали удача и гены.
Но через несколько дней после того, как выписался Элиот, ей стали звонить. Сначала она решила, что это ошибки или совпадения.
Звонившие представлялись актерами или людьми из шоу-бизнеса, но не называли своих фамилий. Все они ссылались на Элиота Хантера и просили проконсультировать «по незначительным проблемам». После полдюжины таких звонков Жени поняла, что решение финансовых вопросов клиники найдено. Решение пришло к ним само.
Она завела папку, куда стала заносить звонящих под теми фамилиями, которые они ей называли, указывала номера телефонов и адреса, а в особой графе — характер операции, о которой они просили. Она отвечала всем, что клиника сейчас переполнена, и обещала дать знать, когда появится просвет.
Просвет означал согласие Макса, а Жени знала, насколько ему претила «косметическая или тщеславная» хирургия. Сначала она намекала, но намеки он пропускал мимо ушей. Когда она стала предлагать открыто, он тут же все отмел:
— В моей клинике операции для избранных? У нас что, лавочка для тех, кто хочет удержать свои многомиллионные контракты?
— Иногда людям нужно выглядеть лучше. Вспомни Чарли. Крупным чиновникам это тоже часто необходимо.
— Ну и пусть идут в храмы тщеславия. Их полно в Калифорнии. И там только и жаждут, чтобы заработать денег.
— Но мы умрем, если не станем зарабатывать, — настаивала Жени.
Ответом был лишь сердитый взгляд.
Жени не оставляла попыток убедить Макса. Каждый вечер, когда они были вместе, она снова и снова заговаривала об этом. В воскресенье, за разогретым ужином, он хмуро произнес:
— Я понимаю так: либо смерть, либо хирургия тщеславия. Нам не добиться постоянного притока средств, пока у нас не будет постоянно платных пациентов. Мне этого вовсе не хочется. А спаржа что-то потемнела.
— Долго лежала под открытым небом. Я знаю, Макс, тебе не хочется принимать в клинике пациентов для пластических операций. И поначалу это будет трудно. Труднее, чем когда бы то ни было. Придется работать по двадцать четыре часа в сутки, как будто вновь оказались в интернатуре. Но ты выносливый, Макс. Мы оба это знаем. И скоро наступит облегчение. Мы сможем платить большему числу персонала и купим все необходимое оборудование.
— Нечего давить на меня логикой. Она сбивает меня с толку.
Жени рассмеялась и, потянувшись через стол, поцеловала в губы.
— И это тоже, — проворчал Макс. — Еще сильнее, чем логика.
Съев в доме все, что можно было переварить, и выбросив остальное, они отправились спать. Жени больше не упоминала о косметической хирургии. Это время она не использовала для убеждений: слишком он в такие моменты был раним — боялся, что не будет на высоте.
Они любили друг друга всего несколько раз и никогда не говорили о его опасениях. Макс все еще не раздевался перед ней: гасил свет, забирался под одеяло и только тогда стягивал трусы. Жени чувствовала напряжение его тела, скованность мышц, как будто его сдерживала крепкая узда. В миг любви он не говорил ни слова, но Жени чувствовала приближение развязки по тому, как он замедлял движения, останавливая себя. Тогда она крепче прижималась к нему, раскрываясь навстречу и как бы давая на все разрешение. Когда все кончалось, она ощущала в тишине вопрос, но Макс никогда не задавал его вслух. Жени удивлялась, кто же смог так разрушить его уверенность в себе, но не заговаривала об этом, опасаясь, что любое упоминание о сексе заставит его нервничать еще сильнее.