— Дедушка в Калифорнии, — объяснила она мальчику. — Вы встретитесь позже. Для старого человека такое путешествие не из легких.
— Но ведь Калифорния в Америке, — возразил Вася. — Один из ее штатов.
— И тем не менее она далеко, — мальчик напоминал отца, как на той фотографии. Но глаза были бабушкины. Жени пожалела, что Георгий не приехал с ней.
На следующий день, в Ванвуде, Жени и Дмитрий долго гуляли перед завтраком, рассказывая друг другу жизнь с самого детства.
Дмитрий объяснял, о чем написал в письме, рассказал о доме, который они делили с другой семьей, говорили о работе, о своем институте и статьях.
Жени рассказала о клинике, вспоминала Макса, восхищалась его гением хирурга и длившимся всю жизнь его крестовом походе против увечья и боли.
Дмитрий слушал с глубочайшим вниманием.
— Мы очень похожи друг на друга, — проговорил он, когда она закончила. — Настоящие брат и сестра. Врач и физик. Ты исправляешь лица и тела, чтобы вернуть им порядок. А я изучаю порядок во вселенной, который придает форму всему. И мы оба привержены красоте. Видеть ее научила нас мать. Показала, как разглядеть во всем: в звездах, цветке, снежинке, в ней самой. Порой мне кажется, что постоянное открытие красоты в вещах поддерживает во мне жизнь, не дает унынию овладеть мной. Ведь мои сыновья красивы?
— Да. И Вера тоже.
— И Вера. Как бумажный цветок. Помнишь, когда мы познакомились? На твое тринадцатилетие.
— Как я могу забыть. До того дня она была моей лучшей подругой. А когда я увидела, как ты на нее смотришь, стала ужасно ревновать. Вот какой я была несносной девчонкой, — Жени улыбнулась.
— Просто девчонкой, — поправил Дмитрий. — Тогда я бы тебя тоже ревновал. До сих пор помню, что я почувствовал, когда увидел Верины глаза. Бархатные. Я решил, что они будут согревать меня всю оставшуюся жизнь, — он рассмеялся. — Я был, как и мать, романтиком.
— Хорошо, что ты ее любил. Прекрасная, удивительная женщина.
Его брови вопросительно изогнулись.
— Я ее тоже любила. Наверное, всегда. Но погребла любовь, когда она ушла от нас. Но теперь по-прежнему люблю.
— И я люблю. И любил всегда.
— И отец тоже.
Лицо Дмитрия потемнело:
— Он ее погубил. Отправил в ссылку.
— А потом спас. И перед смертью она простила ему.
Несколько минут они шли молча, а потом Дмитрий снова заговорил о семье:
— Когда мы поженились, мы были с Верой влюблены друг в друга. И я уверен, она и сейчас меня любит. Но ей со мной тяжело живется. Она не жалуется. Но я знаю, нам всем было бы гораздо легче, если бы я делал то, что от меня хотят. Был бы как все. Вступил бы в партию. Не высовывался.
— Нет, — они шли взявшись за руки, и хромота Дмитрия была почти незаметна, хотя он слегка и подволакивал поврежденную ногу. — Ты сын своего отца. Иди своей дорогой, — и она рассказала о несостоявшейся операции.
— Да, мы все такие, как раньше, — заметил Дмитрий. — И старик по-прежнему упрям.
— Ты хочешь с ним увидеться? — спросила Жени, когда уже показался дом.
— А почему бы и нет? — грубовато ответил брат. — Я буду в МТИ целый год. Если захочет, пусть приезжает.
Как только они вошли в дверь, к Жени подошла служанка:
— Доктор, вам звонят из клиники. Вы возьмете трубку?
— Конечно, — Жени прошла в кабинет.
— Доктор Сареева?.. Жени, — говорила Клэр Вашингтон. — Я хотела выяснить, когда вы возвращаетесь. У меня в плане операция. Мне надо знать, будете ли вы ее делать.
— А почему я? — Жени взяла неделю отпуска и хотела провести ее с родными. И через несколько часов в Ванвуд приезжал Пел.
— Реконструктивная операция. Лицо.
— Стив Лукас ее хочет выполнить.
— Но пациент просит вас.
Жени нахмурилась:
— Кто бы это ни был, скажите ему, что меня нет в городе…
— Но пациент ваш отец, — перебила ее Клэр.
Как только Клэр положила трубку, Жени набрала свой домашний номер. Ответил Георгий:
— Да, это так. Преступление и наказание подошло к концу. У меня есть еще несколько лет жизни, и я хочу их провести со своими детьми. Хочу помочь Пелу стать лидером вашей страны. Он еще не настолько стар, чтобы помощь отца ему была не нужна, — говорил отрывисто Георгий. — Да и тебе, красавица, нужно иметь приличного родителя, чтобы люди не думали, что ты родилась из устричной раковины.
— Папа, — перебила его Жени. — Ты ведь знаешь, ради меня не надо делать никакой операции. Я не хочу играть в бога.
— Играй во что хочешь. О Боге я никогда, положим, много не знал, и жизнь заканчиваю с дьяволом. Будь добра, сними с меня эту маску. Или мне искать другого хирурга?
— Нет. Я твой личный специалист. Вернусь через три дня. Скажи Клэр, чтобы ставили операцию на следующий понедельник.
— И раз уж мы соединились, передай-ка трубочку сыну. Я имею в виду твоего брата, а не мужа.
Жени выбежала за Дмитрием.
В следующий понедельник, пятнадцатого июля, Жени вошла в операционную, ощущая абсолютную уверенность. Ни малейшего волнения, которое она испытывала во время операции Чарли и в прошлый раз у отца. В халате и в маске она стояла у стола и протягивала руки в ожидании инструментов. Потом склонилась над головой Георгия и почувствовала рядом с собой Макса.
— Твой старик чертовски мил, — произнес он. Сам Ножбудет ассистировать тебе на этот раз. Вперед, детка.
Жени улыбнулась и сделала первый разрез.
Рождество вся семья провела в Джорджтауне. Не приехала только Роза, которой исполнилось девяносто четыре года. Она извинилась и сказала, что дома праздновать будет еще романтичнее. В семьдесят лет Мег снова сделалась живой, энергичной женщиной, как тогда, когда Жени с ней только познакомилась, и возилась с Дмитрием и его сыновьями, пока Вера не запротестовала:
— Вы мне их на всю жизнь испортите.
— А я и хочу, — Мег обняла ребят. — Мы собираемся оставить всех вас здесь. Правда ведь, Пел?
— Я это прорабатываю, — Пел моргнул, и это означало, что он надеется решить вопрос.
Распятие и ветви омелы украшали гостиную на первом этаже. Ель, в шесть футов вышиной, сверкала огнями, мишурой, стеклянными игрушками и шоколадом в золотой и серебряной фольге.
— Как в Топнотче, когда ты впервые появилась у нас, Жени, — заметила Мег. Печаль пробежала по ее лицу и пропала. Она повернулась к мальчикам и попросила их раскрыть висящие на камине чулки с подарками.
Жени и Пел смотрели на ребят, и Жени вспомнила очарование своего первого Рождества — в Финляндии: как они рубили с Олафом елку и тащили по глубокому снегу через лес в теплую кухню к Минне.
— Смотри-ка, — закричал Миша, доставая из чулка телескоп. — Как у папы, чтобы смотреть на звезды!
— Ну теперь все звезды твои, — заметил сыну Дмитрий.
Вася распечатал подарок Жени — большую иллюстрированную книгу о человеческом теле.
— Спасибо, — он поцеловал тетю. — Меня это очень интересует, — мальчик старался говорить по-взрослому. Жени рассмеялась и обняла его.
— А раскрой вот это, — Георгий указал на квадратную плоскую коробку. — Это вам обоим.
Жени заинтересовалась и подалась вперед. Отец не сказал ей, что собирается подарить внукам.
— Для тебя будет тоже сюрприз, — только и ответил он.
Вася снял ленту и подал пакет Мише. Тот стащил бумагу. Жени нагнулась. В руке мальчика оказалась фотография женщины в серебряной рамке. Глаза Жени затуманились, а Миша воскликнул:
— Это ты, дедушка! С какой-то красивой женщиной.
— Твоей бабушкой. Это ее единственная фотография, которая у меня сохранилась.
Жени опустилась на пол подле отца и положила голову ему на колени. Вася рассматривал фотографию:
— А молодым ты был красивый.
Мальчик улыбнулся. Его глаза, как у Наташи, скосили к переносице:
— Но теперь ты еще красивее, дедушка.