Большую часть времени Женя казалась радостной. Но выходные иногда повергали ее в задумчивость и даже в меланхолию, когда в школу прибывали машины с родителями, приехавшими навестить дочерей, взять их с собой на прогулку или в ресторан. Как бы то ни было, но к ноябрю Женя ощутила, что принадлежит к Аш-Виллмотту, и не могла уже понять, почему ей так не понравилась школа раньше. Ее акцент все еще выдавал в ней иностранку, но под неусыпным присмотром Лекс она стала большим знатоком американского сленга.
В середине ноября подруги сидели скрестив ноги на полу в комнате Лекс, обложенные, как осенней листвой, разбросанными листами с домашним заданием. С Виктории Вудхолл, где располагался кафетерий, прозвучал колокол к обеду. Состроив кислую физиономию, Лекс подняла глаза и смешала свое устройство американского правительства с Жениной биологией.
— Опять на жратву. Посмотрим. Пять против трех, будут пирожки с опилками, жаренные на соплях.
Женя потянулась и широко улыбнулась:
— Семь к четырем — рыбьи потроха в ореховом масле.
— Идет! — завопила американка и, вскочив, потащила Женю с пола. Девочки протопали по листам разлетевшейся домашней работы, схватили куртки и побежали в сторону Грязного Холла,как Лекс именовала Вудхолл.
Деревья, кроме вечнозеленых, сбросили листья, земля потемнела и стала твердой.
— Только посмотри, — недовольно пробормотала Лекс, упрятав руки в карманы. — Какой-то дурдом. Когда же наконец выпадет снег? Ноябрь нужно вычеркнуть из календаря. Он никому не приносит радости.
— Согласна, — признала Женя.
Мимо них прошмыгнули три девочки, спеша от корпуса Сьюзан Энтони в столовую.
— Привет, близняшки, — выкрикнула одна из них.
Ни Лекс, ни Женя не ответили.
— Помедленнее, — предупредила Лекс. Они всегда старались оказаться последними, чтобы занять отдельный столик.
— Последний год и вот надо ж, ноябрь. Последний шанс поразвлечься перед тем, как окажусь в счастливых охотничьих угодьях.
— Не знаю этого выражения, — Женя шла мягкой походкой гейши.
— Кончина. То, куда добрые девочки из хороших семей, как моя, возносят свои молитвы. Еще называют «повыставляться». Завернуться в цветную простыню и чтобы с запястий свисали номерки из прачечной. А волосы так напомадят, что они станут твердыми, как картон.
— Для чего?
— Чтобы выйти замуж, — Лекс сморщилась, плюнула в дерево и не промахнулась. — Вот почему следующим сентябрем я не отправлюсь в колледж. Свободный год за хорошее поведение. Вот чего от меня ждут. Думают, повезет и я подцеплю кого-нибудь родовитого, вроде нас самих, и женю на себе. А если это случится, мне вовсе не будет смысла поступать в колледж, — Лекс хоть и была на полтора года старше Жени и перешла во вторую ступень, все же оказалась моложе других старшеклассниц. Ее родители настаивали, чтобы до восемнадцати лет она повременила с колледжем и год понаслаждалась в дебютантках.
— Но не тут-то было! Говорят, можно подтащить лошадь к стойке, но попробуй-ка заставить ее выпить виски. Ничто человеческое дебютантку не ждет. Приходится танцевать с марсианами, замаскированными под людей — мальчиками в клубных пиджаках, у которых между ушей пусто и кто умеет говорить только о самих себе.
Женя рассмеялась:
— Так не ходи на танцы, — предложила она.
— Ты серьезно? Звучит так, будто ты советуешь мне не приходить на собственные похороны. Это просто убьет родителей. Но, — Лекс понизила голос, — не представляешь, как это убивает меня. Ужасно. Только посмотри на меня.
Женя обернулась. В свете, заливавшем окружность Грязного Холла,она увидела приземистую девушку с волосами шатенки, мелкими чертами лица и широким ртом. Ее подбородок выдавался вперед, лицо исказила гримаса.
— Я явно не гвоздь сезона, — горько заметила американка. — Даже не обычная заурядная простушка. Страшна, как крыса. И если на этих самых танцах кто-нибудь вздумает со мной заговорить, то лишь для того, чтобы меня отвлечь из опасения, как бы я его не искусала. Я умею говорить вещи, которые ждут от меня марсиане: «О, какой у вас совершенно замечательный галстук! Где это вы сумели его достать? В магазине?
Просто великолепно!» — Лекс на секунду прекратила кривляния, чтобы дать возможность рыдающей от смеха Жене перевести дыхание, потом продолжала: — Или вот: «Что это у вас такое на руках? Мускулы? А я думала, Гималаи, такие они большие». Идиоты. Калеки. При них нельзя ругаться, закурить сигарету, положить ногу на ногу и вроде даже дышать. У каждого из них есть очаровательная маленькая штучка — мужское я, — и оно рассыпается во прах, если девушка при них скажет «дерьмо». Я серьезно. Просто дурдом.
Женя обняла подругу.
— Какая ты смешная. Готова спорить, ты нравишься ребятам.
— Пошли они подальше, — горько заявила Лекс.
Женя, никогда не слышавшая от нее таких грубостей, отступила, американка протянула ей руку:
— Какая ты милая. До тебя у меня никого здесь не было. И я сама ничего не значила. Страшенная рожа. А посмотри на себя. Красавица. Самая красивая девушка на свете. На моем месте ты была бы лучшей невестой года.
Они вошли в кафетерий и сели за пустой столик. Никто на них даже не взглянул — привыкли, что «ужасные близнецы» всегда опаздывают.
— Дождалась моего последнего года в школе и только тогда объявилась, — продолжала Лекс. — Зато теперь я чувствую себя более живой, чем когда бы то ни было.
— И я тоже! — воскликнула Женя.
Разносчик сердито посмотрел на девочек и плюхнул перед ними на стол тарелки.
— Ты — сказка, Женя. Нет, Женя — ты просто джинн [3]. Вот так-то, — Лекс вскочила и громко застучала ножом по стакану, пока вся столовая не затихла. — Внимание! — объявила она. — Сейчас у нас будет крещение!
Несколько девочек прыснули, не понимая, что собираются делать «близнецы». Лекс держала стакан в левой руке, а правой обильно окропила водой волосы подруги.
— Нарекаю тебя Жени — джинном, творцом чудес!
Вокруг раздался громкий смех, и Лекс нагнулась к подруге:
— Нормально? — волнуясь прошептала она на ухо.
— Здорово, — ответила новообращенная Жени, улыбаясь и стряхивая воду с волос.
Лекс больше не возвращалась к своему мертвящему будущему. Вместо этого она шутливо завопила:
— К черту ноябрь! Он приносит революцию.
— Дома так и говорили, — рассмеялась Жени. Ей нравились шутки о России.
— Но у вас зашли слишком далеко. А я думаю о небольшом развлечении.
Жени по-прежнему соглашалась с планами подруги. Они написали любовное послание мисс Трашер, учительнице химии, и подписали его именем преподавателя французского языка Пьерра Руссо. А потом послали месье Руссо приглашение на ужин при свечах, от имени Мери Трашер. И стали внимательно наблюдать за учителями, подмечая признаки начинающегося романа. Но все оставалось спокойным, желанного скандала не возникало.
Потом занялись виноделием, вымачивая в водке дольки дыни и продавая их девочкам в общежитии.
На следующий день смотрительница заметила, что в корпусе Сьюзан Энтони несколько учениц не могли удержаться на ногах, и мисс Виллмотт строго отчитала Лекс и Жени у себя в кабинете. Старшая управительница, внучка основателя школы, заявила подругам, что ее заведение — не место для хулиганок и алкоголичек.
Девочки прыснули, однако утихомирились со своими проделками. Но только до февраля, темнота которого еще сильнее, чем ноябрьский сумрак, подвигала их на новые шалости.
Лекс была вдохновителем, а Жени исполняла ее замыслы. Она пролистала учебник по химии и по вечерам проскальзывала в лабораторию, испытать различные формулы. И через две недели нашла то, что им было нужно. Принесла Лекс бесцветную жидкость и торжествующе заявила:
— В ней секрет женственности.
Накануне соревнований по плаванию, которые школа Аш-Виллмотт проводила с гостьями из Гринвича, девочки пробрались в бассейн и опустили в воду сосуд с жидкостью.
На следующий день в десять утра началась встреча. Команда Гринвича выиграла заплывы в кроле и брассе. В марафоне они тоже оказались впереди.