С Пелом наедине она оставалась всего лишь несколько раз: на прогулке в окрестностях Ванвуда, катаясь в машине по соседним местечкам — Локуст Валли, Матинекок или Милл Нек — мимо замерзших озер с катающимися на коньках, по проселкам, бегущим вдоль каменных стен и железных заборов, за которыми прятались поместья.
В машине Пел обнимал ее рукой, на прогулках они держались за руки и легко болтали обо всем, что приходило на ум, но никогда не касались гражданства Жени. И Пел никогда не упоминал о своем визите к Бернарду Мерритту. Они целовались, где только могли, теми же продолжительными доверчивыми поцелуями, как тогда, в бостонском такси, но юноша ни разу не повторил своего предложения.
Когда они возвращались домой, Лекс смотрела на них с упреком, но не произносила ни слова, молча переживая свое одиночество.
На последней оживленной прогулке в морозный день Пел, не говоря ни слова, сжал руку Жени. Тихо падал снег, заставляя молодых людей держать глаза опущенными. У домика прислуги он обнял ее. Снежинки заставили Жени моргнуть, когда она подняла на него взгляд.
— Я ведь тебе нравлюсь, Жени, — Пел сказал это таким тоном, будто делал предложение.
— Очень.
— Ты получаешь диплом через полтора года.
— Да.
— И тогда…
Жени прикрыла его губы затянутым в перчатку пальцем.
— Пожалуйста. Не теперь, — прошептала она.
Он выпустил ее руку, наклонился и поцеловал. Губы Пела оказались холодными и нежными и, отвечая на его поцелуй, Жени почувствовала прилив благодарности за его доброту и любовь.
Почувствовав, как прижимаются к нему ее губы, Пел испытал душевный подъем. Она будет его женой — в этом он не сомневался. Дело только во времени.
Возвращаясь обратно, они, довольные, молчали. Но Жени размышляла, не должна ли любовь быть более бурной. Может быть, и нет. Наверное, страстная любовь — только плод фантазии. Ей не придумать ничего лучше, как предоставить себя Пелу. Он предлагает все, в том числе и семью, станет ее гаванью, надежным прибежищем.
Но в поезде, уносящем ее из Ванвуда, Жени осознала, что не готова еще нестись с приливом. Она привыкла плыть одна. И хотя подчас и была одинока, сама выбирала свой путь. Что-то в глубине ее души, быть может, женское любопытство, горело желанием узнать — что значит оказаться подхваченной штормом.
11
Четыре недели спустя в ее жизнь, подобно урагану, ворвался Дэнни Ритко. Шло третье занятие по курсу сравнительного литературоведения — последней гуманитарной дисциплины Жени. Она выступала по поводу «Записок из подполья» — короткого романа Достоевского, который им задали прочитать.
— Книга, пропитанная жалостью к себе, — начала она. Из-за спины послышался звук, напоминавший гусиный гогот. — Герой, вернее, антигерой, — продолжала Жени, — является социальным паразитом…
Снова гогочущий звук. Жени обернулась и увидела диковатого молодого человека, его она заметила еще на занятиях на прошлой неделе.
— Чепуха, — заявил он, счастливо ей улыбаясь.
— Мистер Ритко, — оборвал его профессор, — соблаговолите подождать, пока мисс Сареева не закончит ответ.
— Мисс Сареева — русская. А русские не понимают Достоевского, — безапелляционно заявил Дэнни Ритко. — И венгры тоже. Известно, что русское слово «паразит» — синоним слова «раскольник», «диссидент». «Записки из подполья» — роман о диссидентстве. Повествователь отказывается мириться с посредственностью. Какие замечательные слова: «смысл жизни мужчины состоит в том, чтобы ежеминутно доказывать, что он мужчина, а не клавиатура рояля!..» Явный призыв сопротивления серости, призыв взять жизнь в свои руки и праздновать ее!
Профессор сделал попытку приостановить разглагольствования студента, но тот нимало не прислушался и продолжал излагать свои взгляды о Достоевском, России, сдабривая их собственной философией жизни.
— В любом случае человеческие существа являются паразитами. Все мы начинаем жизнь в утробе матери, и те из нас, кто имеет хоть каплю здравого смысла, стремятся навсегда увековечить это состояние, — он послал Жени игривую улыбку и завершил речь.
Профессор предложил ей выступить с опровержением, но Жени сердито замотала головой.
— Все это слишком возмутительно. Как мог этот… этот человек заявить, что русские не понимают Достоевского? Достоевский и был русским.
— Предлагаю каждому написать работу, в которой он выскажет свои взгляды, — подытожил профессор. — А сейчас не вижу смысла продолжать обсуждение.
После окончания занятий Дэнни последовал за Жени в коридор и протянул ей руку:
— Ну вот я и встретил свою Немесиду, — проговорил он вместо представления. — Венгрия пожимает руку России.
Она посмотрела на горячего венгра. Дикие, темные курчавые волосы, правильный нос, невероятно подвижный рот, намек на сохранявшуюся мягкость — в подбородке. Он едва достигал ее роста, но счастливо улыбался, как молодой бычок, готовый к стычке. Жени выругалась по-русски.
Юноша издал восклицание, схватил ее руку и принялся ее трясти.
— Прекрасно! Моя бедная старая мать! Наконец она сможет успокоиться с миром.
— Она, что умерла?
— Да нет, живет в Огайо.
— Ты кто? — Жени до этих занятий ни разу не видела его в университетском городке.
— Гений, дорогая моя Анна Каренина.
— А я не Анна Каренина.
— Да ну? Вот уж удивила. Но без всяких сомнений ты русская героиня, а я безусловно гений.
Жени рассмеялась.
— Звучит неплохо, — прокомментировал он. — Может заглушить лязгание наступающих русских танков. Как жаль, что у меня нет самовара. Может, составишь мне компанию на чашку кофе?
Как назло, у Жени были занятия по химии. Венгр развел руками и не пригласил ее на кофе после химии.
Жени была разочарована и удивлена его реакцией. Она не привыкла к тому, чтобы мужчина так просто отставал от нее.
Но во время следующих занятий, в пятницу, Дэнни сел уже рядом с ней. В понедельник, когда венгр входил в класс, рядом с ней раньше расположился белокурый студент. Дэнни подошел к нему и попросил:
— Во имя международной солидарности тебе нужно срочно пересесть.
Блондин подпрыгнул и поспешил прочь. Глаза Жени смеялись, но она качала головой, когда Дэнни устраивался рядом.
— Венгры — страшные люди, — напомнил он ей.
— Ты уж точно, — согласилась она.
В это время в класс вошел профессор и принялся писать на доске.
— Твоя правда, мисс Схожу-ка-я-на-химию. Я просто ужасен. И знаешь, что во мне самое ужасное?
— Ну-ка, расскажи, — улыбнулась Жени.
— Я собираюсь влюбить тебя в себя.
Жени задохнулась и не сразу смогла прийти в себя.
— И когда же это случится? Сделаю пометку в моем календаре.
— В течение шести месяцев. Не больше. Вот увидишь. Я неотразим.
— Ой-ли?
Профессор прокашлялся, намереваясь начать лекцию.
— Безусловно. Хочешь, покажу рекомендации?
Через два месяца, в апреле, ее зачетная работа по биологии вернулась с оценкой пятьдесят девять — первый неудовлетворительный балл. Не веря глазам и злясь, Жени разглядывала цифры. Она знала генетику лучше. Под оценкой она разглядела требование доктора Годет, выведенное ее миниатюрным почерком: «Зайдите ко мне».
Ее приемные часы были как раз в тот день, вторник, и начинались с четырех.
— Я этого не заслужила, — вызывающе заговорила Жени, швыряя работу на стол доктору Годет.
— Пожалуйста, присаживайтесь, мисс Сареева, — преподаватель биологии опубликовала несколько известных работ, три серьезные книги, получила звание заслуженного профессора. Хотя ей требовалось в течение семестра вести только один или два курса для выпускников, она по своему выбору учила и младшекурсников.
— Я всегда была успевающей студенткой, — Жени продолжала стоять.
— Главным образом поэтому я и попросила вас зайти. Мне известна ваша академическая репутация, — бровь Жени поползла вверх. — Да, да. Вы необыкновенная студентка, даже в этих стенах. И я наслышана, как хорошо вы занимаетесь по другим предметам. Отчего же вы провалились на зачете?