— Ты? Незначителен? — Жени почувствовала, как сердце подпрыгнуло к горлу. Она себя выдала.
Несколько ужасных мгновений он не отвечал. Не ослабил хватку ее руки, не замедлил шага. Как бы ей хотелось, чтобы ночь поглотила ее.
Наконец он заговорил:
— С первого мгновения, как я тебя увидел, Жени, я понял, что хочу лечь с тобой в постель. Но потом осознал, что это дурная мысль, — она украдкой посмотрела на него. Он по-прежнему не повернул к ней лица и держался в профиль. Слова летели прямо перед ним. Твоя красота, как первая звезда на небе, приманка для всех мужчин. Я не хочу быть одним из них.
— Дэнни, ты… — ее голос сорвался.
— Вскоре я понял, что ты человек с сильным умом, выбрала свой путь и не свернешь с него. И ты должна знать, моя царица, что я юноша самовлюбленный и хочу, чтобы весь мир крутился вокруг меня или лучше лежал у моих ног, — он оглядел ее, и она ответила ему улыбкой. — Есть кое-что и еще. Я беден, а ты богата.
— Все, что у меня есть, взято в долг — не мое, — и за солидную цену, хотелось ей добавить.
— В долг или насовсем — мы из разных миров, моя королева.
— Но это не имеет значения!
— Имеет. Все имеет. И очень большое, — они подошли ко входу в ресторан. Он придержал Жени и слегка подтолкнул внутрь — из их ночи в ярко освещенное помещение.
Они сели за столик, выбрали блюда, и Дэнни стал вновь перечислять, что они видели в Зоне Боевых Действий— его слова высвечивали сценки, которые тогда она едва ли подметила: заблудшие души, предположил он, обреченные существовать, а не жить.
Пока он говорил, Жени смотрела на него, согретая его великолепием и близостью его тела.
О самих себе в тот вечер они больше не говорили, но, вернувшись в общежитие, Дэнни потянул ее со света и настойчиво и грубо поцеловал. Она ощутила его желание, и ее саму пронзило болезненное влечение, которого она никогда не испытывала раньше.
Спустя два дня она услышала разговор в дамской комнате Библиотеки Гутмана:
— Вчера я поимела, что надо! — рассказывала одна из девушек. — Действительно потрясающе! Невероятный парень этот сумасшедший венгр.
— Ты имеешь в виду писателя? — переспросила другая, и холодный страх сжал Жени.
— Его самого. Дэнни. Ну, и горяч! Даже я запросила пощады — понимаешь, дорогуша, что это значит.
Они рассмеялись и вышли, дверь захлопнулась с глухим стуком. Жени осталась на месте, будто замороженная.
Тем же вечером она позвонила Лекс в Холиок и, как и предполагала, была приглашена. Она знала, что в этом году каникулы совпали так, что можно было провести Пасху с семьей Вандергриффов. От Пасхи их отделяло меньше недели. Жени пробормотала благодарность и приняла приглашение.
Дайамонд Рок в Западной Монтане совместно принадлежал Филлипу Вандергриффу и его братьям. Имение на 20-ти тысячах акров земли включало семь строений, конюшни, несколько навесов и японскую пагоду. Пагода была совсем неуместной прихотью на раскинувшемся ранчо; все остальное носило функциональный характер, поскольку располагалось на границе.
Стиль жизни оказался простым и неформальным, как в Топнотче — огромное богатство укрывалось под кажущейся простотой.
Везде, но не в пагоде. Она была построена отцом Филлипа, известным ловеласом, и предназначена, чтобы проводить в ней соблазнительные вечера. Теперь ее редко использовали. Тем не менее, через несколько часов после приезда, Пел пригласил Жени прогуляться к пагоде.
Он говорил обо всем, но прежде всего о том, что казалось ему самым важным — о выборах 1964-го года, на которых Кеннеди должен был баллотироваться на второй срок: как перевыборы повлияют на его, Пела, карьеру, не пошлют ли его в Западную Европу во время второго срока Кеннеди.
В предвечерних сумерках небо окрасилось пунцовым цветом. Жени слушала, что он ей предлагал: богатство, надежный брак с преуспевающим дипломатом, легкую жизнь, блеск высшего общества.
Имение убегало за горизонт. И оно было лишь одним из тех, какими владели Вандергриффы. Дома по всему миру и круг друзей, способных влиять на мировое мнение. Мег и Филлип лишь три дня назад вернулись с ранчо Джонсонов недалеко от Остина в штате Техас, где они гостили у вице-президента и леди Берд Джонсон.
Пел подвел Жени к пагоде. Никакого блеска в Пеле не было, его серьезность успокаивала и казалась милой. Когда он поцеловал ее и погладил по волосам, Жени подумала, что сможет забыть Дэнни. И с горячностью ответила на его второй поцелуй, но, увидев светящееся от радости лицо юноши, ощутила вину — он решил, что она дала ответ.
Придя к обеду, они нашли Лекс, вышагивающей в столовой. Ее одежда была в беспорядке, и она казалась явно возбужденной. Во время еды она оставалась напряженной и беспокойной. Порой она забывала, о чем говорила, и недосказанные предложения повисали в воздухе, как оборванные струны.
Позже, когда Жени поднималась с ней наверх, Лекс пробормотала:
— А что ты чувствуешь от того, что такая красивая?
— Я никогда об этом не задумывалась.
— Никогда, — повторила Лекс, идя впереди. Я тоже никогда не задумывалась, что значит быть богатой, пока меня об этом не спросила женщина, всю жизнь работавшая до десятого пота. Каждому судьба назначает, кем должен быть, — последние ступеньки она одолела бегом и отказалась открыть дверь Жени.
Жени подозревала, что внимание Пела к ней, хотя бы отчасти, стало причиной плохого настроения Лекс и хотела, чтобы он скрывал это. Но юноша был влюблен и не замечал несчастий сестры.
За завтраком Лекс поинтересовалась вслух, не отправиться ли им с Жени на следующий день в поход. Услышав предложение, Жени просто подпрыгнула:
— Здорово! Только мы вдвоем. Я захватила походные ботинки…
— А что скажешь о лошадях? Ты когда-нибудь забиралась на лошадь?
— Два раза в жизни, — и заметив выражение, появившееся на лице Лекс, быстро добавила: — Не дождусь, когда удастся попробовать снова.
Лекс слегка улыбнулась:
— Ну, хорошо. Завтра.
Они выехали из конюшни с первыми лучами солнца и направились по темному полю, запятнанному зеленью наступающей весны. Девушки начали с шага, чтобы дать возможность Жени попривыкнуть к лошади, но уже в начале дорожки, уводящей в горы, перешли на рысь.
Они скакали рядом, кроме тех мест, где дорожка сужалась, и тогда Лекс уходила вперед. Из кустов и с деревьев взлетали птицы. Багряная вспышка полета, лазурный перелив крыльев сойки. На проталинах бледно-желтый утесник покрывал землю.
Девушки пели на скаку, и иногда окружающие их скалы отвечали эхом. У узкого водопада они остановились, чтобы выпить воды у его подножия.
После двух часов езды ягодицы Жени казались расплющенными и горели так, будто с них содрали кожу.
— Скоро протру себя до скелета, — пожаловалась она Лекс.
— Вот что значит быть костлявой, — ответила подруга. — Хочешь, остановимся?
— Я не костлявая и не хочу останавливаться. Просто думала, тебе будет интересно узнать, что от моего зада ничего не осталось.
— Позабудь обо всем, — пропела Лекс и хихикнула.
Через двадцать минут Жени уже не ощущала боли. Она приспособилась к движениям и слилась с ритмом лошади.
— Вон там, — указала Лекс направо, — дом Теда, лесника.
Низкое строение так укрывалось в ландшафте, что Жени его бы не заметила.
— Как здесь здорово жить! Как будто в естественной норке. А чем занимается Тед?
— Объезжает все вокруг. У него есть рация на случай, если что-нибудь случится.
— Случится? Здесь? — Жени не могла себе представить, что здесь может что-нибудь произойти.
— Пожары — это случалось. Пропажа лошадей. Заблудившиеся скалолазы. Хочешь с ним познакомиться?
— Не сейчас. Ни с кем не хочу встречаться.
— Правильно. Только мы вдвоем. Осилишь галоп?
— Без сомнения.
— Ослабь повод. Нам туда.
Лишь в середине дня они спешились. К тому времени даже у Лекс сводило ноги.
— А что же с тобой? Ковбой, не способный поймать и котенка?
— Подожди, — Жени уже разминалась, растягивая сведенные мышцы спины и ног. Лекс занялась тем же. Через десять минут они уже достали удочки и забросили их в реку.