— Нет, тут другое.
— Так что же? — он повернулся к Жени, но она смотрела по-прежнему прямо перед собой на дорогу.
— Просто не могу.
— Великолепная причина, — согласился он, убирая руку. — Все замечательно продумано и так же хорошо изложено.
— Дэнни, — она повернулась к юноше. — У меня своя жизнь, и я собираюсь ею жить.
— У каждого есть своя жизнь. И все же случается, что люди сходятся и живут вместе.
— Я не готова составить пару, — проговорила она и не добавила: и оказаться в ней незаметной частью.
Раздражение на лице Дэнни сменилось недоумением.
— Вчера ты отдалась мне. Отдалась целиком. Я это почувствовал, — интонация взлетела вверх, словно это был вопрос.
— Да.
— Так в чем же дело?
Жени вздохнула.
— У тебя ведь есть жизненные цели и задачи?
— Конечно.
— И у меня есть свои. Подожди, пожалуйста, дай мне закончить. Мы оба в начале карьеры, и каждый из нас должен работать.
— Ты мне поможешь. Если ты будешь жить со мной, Жени, дорогая, я буду постоянно ощущать вдохновение.
Жени покачала головой. Она не представляла, как заставить его понять. Его восторг, жизнелюбие, могучая жизненная сила — делали Дэнни самым волнующим мужчиной из всех, кого ей приходилось встречать. Телом она любила его. Но в то же время в его напоре ощущала опасность — желание завладеть ею всей.
Если она когда-нибудь решит выйти замуж, думала Жени, то выберет такого человека, как Пел, и не сможет жить с мужчиной, подавляющим цель ее жизни.
Дэнни остановил машину в квартале от дома и посмотрел ей в лицо: сияющие волосы, высокие щеки, темные глаза. Ее красота обожгла его, точно ударила в грудь.
Но она была такой многогранной, многосторонней, как хорошо отшлифованный кристалл. Женщина, которая отдалась ему, в первый раз в жизни, но с таким пылом, сегодня представала холодной принцессой, которая требовала, чтобы ее оставили в покое. Ее странная независимость возбуждала и задевала его. Он попытается позже, сделает потом ее зависимой, овладеет целиком.
Жени заметила, как меняется его выражение, и решила: он не оставил своих попыток и будет уговаривать снова. Мысль удручала ее. Если он станет настаивать, придется прекратить видеться с ним вовсе.
Дэнни улыбнулся. Красивые черные глаза удержали ее в своей глубине, и Жени почувствовала укол — тело начинало властвовать над мыслями, настаивая на удовлетворении своих потребностей. Она потянулась к юноше и в поцелуе снова сделалась подвластной, забыла о всяческих жизненных целях, кроме одной — отдаться ему…
Когда Дэнни заводил мотор, на его лице отразилось торжество.
После обеда Жени настояла на том, что станет мыть с Хаво посуду. Она еще не успела пообщаться с ним, а утром уезжала обратно в Кембридж.
— Гостья — жертва… — начала было Елена, но Жени мягко перебила ее:
— Иногда и хозяйке нужно принимать от гостей небольшие подарки, — она знала, что Елена не сможет ей отказать.
На кухне Жени мыла, а Хаво вытирал. С тех пор как Елена рассказала ей о его волчьей пасти, Жени не терпелось этот дефект увидеть. Хаво прооперировали в возрасте двенадцати месяцев, и врачи в Венгрии не предполагали дальнейшего вмешательства. Недавно Жени прочитала о новой методике в хирургии волчьей пасти и надеялась, что это будет приемлемо для Хаво.
Хаво позволил ей исследовать свой рот, и Жени заметила в мягком небе полость, чрезмерно сужающуюся за зубами.
— Думаю, это можно исправить, — заключила она. — Подчитаю еще и сообщу тебе, но уверена, что все это можно сделать.
— Но зачем? — вспыхнул Хаво.
— Чтобы ты говорил, как все остальные.
— Хорошо бы! — воскликнул он, вешая на место полотенце.
Следующим утром он встал ни свет ни заря, успеть проститься с Жени, прежде чем она отправится с Денни.
— Спасибо, — проговорил он, крепко ее обнимая. — Большое тебе спасибо.
— Нам пора, — нетерпеливо заторопил Дэнни. — Нечего тут рассусоливать.
Первый час пути они разговаривали мало, обсуждая только живописные фермы или перелески. На полдороге к Пенсильвании Дэнни вновь затронул тему об их совместной жизни, и Жени опять отказалась.
— Все, о чем ты, мадам доктор, печешься, это собственная карьера, — его слова прозвучали обвиняюще.
— Не только. Но мне девятнадцать лет. Попытайся понять меня, Дэнни.
— Понять? Я понимаю так, что ты уже соорудила себе вывеску, хотя еще не успела поступить в медицинскую школу. Доктор Сареева ставит диагнозы. Доктор Сареева рекомендует операцию.
— Она поможет Хаво.
— Поможет ли? Ты уверена? А деньги на нее свалятся, точно созревшая слива с маминого дерева?
— Они в этом вопросе — фактор не решающий, — Жени почувствовала в его голосе злость и разозлилась сама. Он властвовал, строил из себя тирана.
— Для вас, миледи из окружения Вандергриффов, деньги никогда не являются решающим фактором. Подопечная знаменитого и несказанно богатого Бернарда Мерритта, рассуждающего о том, что дал ей «взаймы» состояние. Но «взаймы», дорогая, на всю жизнь. И не забывай, что я живу на стипендию. Без нее я не смог бы учиться ни в Гарварде, ни в каком другом колледже. Может, ты учредишь стипендию для операции брата?
— Прекрати! — Его грубость оказалась такой же неистовой, как и страсть. Он может отталкивать с такой же силой, как и привлекать, подумала Жени.
— А ты ничего не слышала о несбывшихся надеждах, — Дэнни продолжал, будто и не слышал ее. — И о тех, кто их зарождает. Девятнадцатилетняя леди-доктор так расточительно сеет надежды среди убогих мира сего. Будет ли она с ними, чтобы стереть их слезы и выслушать жалобы, когда надежды угаснут?
— Хаво не убогий, — выкрикнула она. — И я сказала ему только то, что считала необходимым: оставшуюся волчью пасть можно исправить. И обещала ему как следует выяснить это. Изучить в книгах.
— Ах, изучить! Волшебное слово. Не слово, а тайный пароль, высшая мудрость. Изучение исцелит все, — костяшки его пальцев на руле побелели. У Жени возникло острое желание распахнуть дверь и выскочить из машины.
— Ты хочешь, чтобы он остался таким? — она бросила ему в лицо обвинение, кивком подтвердив свои слова. — Да, так и есть. Ты ведь гений. Блестящий писатель. Так хорошо управляешься со словами и жаждешь, чтобы все хвалебные слова доставались тебе?
— Заткнись, — его рука взлетела, и Жени отпрянула, боясь, что он ударит ее.
Она сжалась у дверцы, подальше от него. Дэнни резко нажал на педаль, заставляя машину набрать восемьдесят миль в час.
У Жениного общежития он остановил машину со скрипом тормозов. Она схватила с заднего сиденья чемодан.
— Не нуждаюсь в примадоннах, — и с шумом захлопнула дверцу.
Дэнни наблюдал, как она вошла внутрь. Заглушил мотор и подождал, пока в ее окне не зажегся свет. Его бил озноб. Он смотрел на светлый квадратик, пока там не погасло. Пальцы онемели, он попытался включить двигатель. На приборной доске остались следы слез.
15
В почте, что Жени обнаружила в общежитии, она нашла два личных письма. По адресу, напечатанному на машинке, она тут же узнала, что одно из них от Пела. Недоумение вызвало другое — адрес, написанный от руки, напоминал ее собственный почерк. Буквы на марках ни на кириллице, ни на латинице. Почти минуту Жени глядела на конверт, прежде чем до нее дошло, что письмо из Израиля — от матери.
Осознав это, она выронила из рук конверт. Потом присела, подобрала его и положила на стол. Неотрывно смотрела на него, пока снимала куртку.
Рука матери. Поначалу ее это ошеломило, заглушив злость на Дэнни. Она несколько раз глубоко вздохнула, подсунула большой палец под клапан и вскрыла письмо так стремительно, что даже порвала верхнюю часть листка. Потом развернула его, приставила оторванную полоску и стала читать русские слова, показавшиеся чужими и оказавшиеся — такими родными.
Женя, доченька!
Когда я последний раз видела твое лицо — такое бледное и испуганное — тебе исполнилось только тринадцать, ты была еще ребенком. В зале суда мое сердце рвалось к тебе. Но нельзя требовать от детей, чтобы они разделяли судьбу родителей. Ты была такая потерянная, и тебе нужна была мать.