— Ты важнее парада, — сказала Женя, укутывая одеялом сидящего в кресле брата. — Предпочитаю оставаться с тобой.
— Это не только парад, Женя, — демонстрация единения трудящихся под лозунгами мира и дружбы, — они сидели в гостиной внизу, изувеченная нога Дмитрия покоилась на скамеечке перед камином. — Он ушел?
— Да.
— Распугивать народные массы?
Женя поежилась. Она знала, как трудно было отцу появляться на людях. Обычно он избегал встречаться с кем-либо, кроме домашних. Но в такие важные праздники приходилось участвовать в манифестациях.
— Постарается где-нибудь спрятаться.
— Лучше бы зарылся в землю! — жестко пожелал Дмитрий. — Чтоб никто больше не увидел его рожу.
— Мне кажется, он и сам этого немного хочет, — Женя не очень ясно представляла, что она намеревалась сказать брату. Утром, когда отец уходил из дома, Женя заметила, что он совершенно пьян, и поняла его настроение. Хотя «настроение» здесь было неподходящим словом.
Скорее — двойное существование, две стороны существа, раздирающие его на части. Но словами она это выразить не могла. Даже себе самой.
— Он слишком страшен, чтобы его звали на трибуну, — продолжал Дмитрий. — Придется идти среди масс. Не очень-то им это приятно.
«А ему?» — подумала Женя, но ничего не сказала вслух. Она сидела на полу рядом с креслом брата.
— Завтрак! — голос тети Кати руладой разнесся по комнате, и она внесла огромный поднос. На нем красовались круги крестьянского сыра и кислое молоко. Женя затрясла головой.
— Ты должна поесть, — взмолилась тетя Катя. Ты ведь это всегда любила, — и она обернулась за помощью к Дмитрию. — Ну, скажи ей, пожалуйста. Исхудала. Ни к чему не притрагивается. Стала маленькой, как птичка, наша Женечка!
— Поест, когда проголодается, — машинально вступился за Женю брат. Но когда Катя вышла из комнаты, озабоченно спросил: — Почему ты не ешь? Как давно это у тебя?
— Что-то в желудке. Сводит…
Дмитрий посмотрел на сестру и насупился. Потом улыбнулся.
— Ты растешь, Женечка. Вот в чем дело. Через девять дней тебе будет тринадцать. Становишься женщиной, — его улыбка стала шире, и он раскрыл ей объятия.
Она бросилась к нему и поцеловала, потом отстранилась:
— Глупый ты! Вовсе и не это!
— Не это? Тогда что же?
Женя снова уселась на полу и уставилась в огонь.
— Из-за суда.
— Над матерью?
Женя молча кивнула.
— Конечно, ты расстроилась. Не нужно было тебе туда идти. И ему нечего было тебя туда тащить. Результат один. Все решили еще до суда.
Ей хотелось бы в это поверить.
— Не думаю, — медленно произнесла она. — Я повела себя по-глупому. Как ребенок. Я могла что-нибудь сказать.
— Нет. — Дмитрий успокаивающе положил ей руку на голову. — Не думай так, Женечка. Политический процесс — дело государственное. И не касается отдельных людей.
Жене захотелось ему все рассказать. Может быть, тогда удастся избавиться от тошноты.
— Папа не… ее не защищал.
— А он и не мог.
Она ошарашенно посмотрела на брата. Дмитрий подал ей пустую миску с ложкой, и она поставила ее на пол. Потом снова подняла на него глаза.
— Георгий Михайлович — член коммунистической партии и отстаивает ее интересы. Он не частное лицо. И на политический процесс является во всей красе своего социального положения. Говорит от его имени и с его высоты. А партия представляет общественный порядок.
— Но ты ведь ее любишь! — вскричала Женя.
— Я — да! Но мама, как и ты, всегда была политически наивной. Она жила для красоты и искусства и не обращала внимания на реальности общественной жизни. Вполне вероятно, что ее могли сбить с толку.
— Так ты думаешь, она виновата? — Женя не верила своим ушам.
— Нет-нет. Ни в каком преступлении она не виновата. Разве лишь в том, что слишком доверяла людям.
— Так за что же ее осудили?
— За то, — голос Дмитрия прозвучал очень устало, — за то, что ее действия могли быть неправильно поняты, может быть, специально, если это соответствовало целям партии.
— Тогда выходит, что партия неправа!
Он слегка улыбнулся сестре.
— Ты совсем как она. Может быть, это оказалось ошибкой. Но такие ошибки станут повторяться вновь и вновь, пока мы не создадим мирное справедливое общество. А на суде не прозвучало слово «еврейка»?
— Нет, я не слышала.
— А сионизм или сионистка?