Жени сидя за столом потягивала апельсиновый сок, пока Макс готовил кружку для своего кофе и чашку для чая Жени.
— Да, — отозвалась Жени, внося, как обычно, скупую лепту в их разговор. Несмотря на то, что, открывая по утрам глаза, она уже привыкла прежде всего видеть Макса, понять его страсть к разговорам до завтрака она не могла.
Макс все понял и, ставя перед ней чашку с чаем, тихонечко обнял. Пока она принимала душ и одевалась, он выжимал сок из апельсинов, ставил на стол джем и мед, готовил кофе и чай.
Они уже привыкли друг к другу. В те дни, когда Жени не нужно было появляться в клинике раньше семи, она бегала по утрам, а потом до завтрака принимала душ. И в другие дни выходила на кухню тоже из душевой.
Макс просыпался с сильным желанием тут же проявить красноречие, утихающее в нем к концу утра. Жени же, наоборот, спозаранку никогда не была склонна к беседам. Но они приспосабливались друг к другу, когда-то подстраиваясь под другого, когда-то действуя в унисон, пока второе, третье и даже четвертое дыхание держало их на ногах. Как и предсказывала Жени, с новыми пациентами заметно прибавилась и нагрузка.
Оба, когда вечером ложились в постель, были уже вконец измотаны. И свернувшись друг подле друга, как дети, которым нужны объятия, предавались неспешным ласкам. Даже если Жени ложилась в постель безмерно напряженной, с где-то еще витающими мыслями, Макс клал ей на грудь широкую ладонь и свежий запах его тела (он никогда не приближался к кровати, не приняв душ) тут же ее успокаивал.
Ручеек платных пациентов превратился в поток, когда между Кармелем и Монтереем разнеслась весть о бесподобных результатах, которых добиваются в чудо-клинике.
Хирургов Боннера и Сарееву стали называть «секретным оружием» развлекательной индустрии. Их считали даже лучше тех, кто работал с Мерлин Монро, Ракелом Велчем и Джоном Вейном. Хотя кое-кто из избранных с подозрением относился к «примитивной клинике», большинство были заинтригованы жестким сержантом и прекрасной русской. Клиника превратилась в желанное место знаменитостей.
Они больше не скрывались за вымышленными именами, а называли те, под которыми были известны в индустрии — теле- и кинозвезды, сценаристы, писатели из Голливуда, два газетчика, ведущих колонки слухов, и известный политик.
По мере того, как разрасталась клиника и в нее попадали люди разного круга, получала известность и их работа с ветеранами. От частных лиц и организаций стали поступать пожертвования. Фармацевтическая компания поставила большую партию медикаментов, другая фирма — медицинское оборудование, прачечная предложила два года обслуживать их бесплатно. А чеки продолжали приходить — многие только на десять или двадцать долларов от семей ветеранов.
Самый крупный чек в пятьдесят тысяч долларов Вашингтонского банка, округ Колумбия, поступил от анонимного жертвователя.
— Нет ли тут какого-нибудь подвоха? — забеспокоился Макс. — Не потребуют ли от нас сделать подтяжку подвыпившему члену правительства, угодившему лбом в фонарный столб. Или Первой Леди в салоне президентского лайнера в полете отсюда до Рио.
Жени рассмеялась. Изучив чек, она поняла, что он выписан чиновником, который вел дела Пела, когда они поженились.
Совпадение? Или это значило, что Пел вернулся в Америку и, как и раньше, снова незримо поддержал ее? Она сказала Максу, что Филлип был очень щедр и Пел унаследовал от отца это качество. Она почувствовала прилив признательности и мысленно послала Пелу благодарность и любовь, где бы он ни находился. А вслух, поднеся чек к электрической лампочке, заявила:
— Нет, Макс, я не вижу здесь никакого подвоха.
К лету клиника была хорошо оборудована и прекрасно обеспечена. Средствам диагностики, мониторинга и лабораториям мог позавидовать городской госпиталь. Оплачиваемый персонал был вполне достаточен, а хирургам-специалистам уже не приходилось работать с ветеранами на добровольной основе, хотя некоторые из них по-прежнему отказывались от оплаты своих услуг.
Расписание Макса и Жени стало нормализовываться. Не так уставая, они любили друг друга по ночам или в предрассветные часы, и всегда без слов и никогда потом не обсуждали своих отношений или скованности Макса. Оно таилось не в самом акте, догадывалась Жени, а в том, что с ним сделала война. Не с телом — он был по-мужски крепок — а в душевных ранах, разобщающих его с собственной плотью во время любви. Он был так же уязвим, как и ветераны в их клинике.