Она жила среди больных, коллег и персонала клиники, но редко кто из них бывал у нее дома. Через три месяца после смерти Макса она переехала в новый дом, вдвое больше прежнего, но все же скромный по сравнению с соседскими в Кармеле и Дель Маре на западе. После его гибели она не могла оставаться в старом доме. Там она жила сначала с Дэнни, потом с Максом, и ее на каждом шагу подстерегали воспоминания.
Ее новый дом был спроектирован так же просто, как и прежний, но ей очень нравился роскошный бассейн в шестьдесят футов длиной, где она могла плавать днем, защищенная от взглядов посторонних и почитателей.
«Если бы Макс был жив, он бы меня осудил, — иногда думала она, ныряя в прозрачную толщу воды. — Но только поначалу. Потом бы я ему объяснила, почему мне нужны физические упражнения — одновременно чтобы собраться с силами и расслабиться». И в конце концов он бы согласился, что ей необходим шестидесятифунтовый бассейн, подогреваемый большую часть года и освещаемый по ночам.
Иногда, плавая, Жени осуждала себя за то, что заставила Макса поступиться слишком многим. Может быть, если бы она не построила своего крыла, он бы не погиб, жил бы с ней, ворчал на своих больных и возвращал их к жизни.
Но теперь она осталась одна, и как чаще всего в своей взрослой жизни, заполняла время работой. Хотя поток приглашений был нескончаемым — на ужины, в Оперу Сан-Франциско и на балет, на бенефисы и частные вечеринки — большинство из них Жени отклоняла. У нее образовалось много знакомых, масса мужчин хотели с ней сблизиться, и она завела несколько друзей. Но ни с кем из них не сложилось откровенных отношений. Кроме Чарли, с которой она постоянно разговаривала по телефону. А вскоре после переезда в новый дом начал звонить и Пел.
Он постепенно и незаметно возвращался в ее жизнь.
Прислал соболезнование, прочитав в газетах о смерти коллеги, через полгода позвонил, и с тех пор поддерживал постоянную связь.
Во время первого звонка, Летом 1981 года, он хотел передать сведения о ее семье в России. Говорил из Нью-Йорка, где жил уже три года после возвращения из Европы, работал в Фонде и занимался политикой.
По иронии судьбы он узнал о ее родных на открытии художественной выставки. Прежде, живя по соседству с Советским Союзом, Пел так и не сумел ничего выяснить, и вот теперь наткнулся на знакомого в художественной галерее на Мэдисон авеню. Бывший мелкий служащий Посольства СССР, а теперь корреспондент ТАСС, смог кое-что сообщить Пелу за ужином после выставки.
Дмитрий работал в московском Институте механики твердого тела. Он по-прежнему отказывался вступить в КПСС, но его статьи признавались блестящими, и власти благодушно закрывали на него глаза. Его работы публиковались под фамилией какого-то «признанного» физика, но коллеги знали их истинного автора. Дмитрию не разрешалось выезжать за пределы страны, но во всем остальном его терпели и из-за его трудов прощали диссидентство. Жена его, Вера Ивановна, была инженером-химиком. У них родилось двое детей — оба мальчики.
Вера Ивановна! Жени была поражена. Игривая женственная Вера, с ее засушенными цветами, была теперь инженером-химиком и имела двоих сыновей. Ее, Жениных, племянников: как странно иметь родственников в другой части земли, будто живущих на другой планете или в другой эпохе. Вера и Дмитрий всю жизнь прожили вместе. Она околдовала брата в шестнадцать лет. Жени было столько же, когда она встретила Пела. Сложись все по-другому, и у них могли бы быть дети и общая жизнь.
— С твоим отцом, кажется, тоже все в порядке. Его реабилитировали. Он не герой, но больше уже и не враг. Он ветеран войны, получает небольшую пенсию и преподает историю СССР пионерам.
«Неужели дети по-прежнему видят в нем чудовище? — спрашивала себя Жени. — Или отца «реабилитировали» и в физическом плане?
— Могу я ему написать? Им обоим? — спросила она у Пела.
— Попробуй. Перешли письмо мне, а я попытаюсь что-нибудь организовать через своего знакомого из ТАССа.
— Спасибо, Пел. Ты настоящий друг.
— Не за что. Просто поспрашивал о своей бывшей родне.
Только повесив трубку, Жени сообразила, что ничего не узнала о самом Пеле — так ее поразили новости.
Она написала коротенькие письма — одно отцу, другое Дмитрию и Вере и переслала Пелу с запиской, в которой благодарила его и говорила, как рада была получить от него весточку, и выражала надежду на общение в будущем.
Он позвонил снова, и с тех пор они говорили довольно регулярно. Пел рассказал, что все больше и больше увлекается политикой, сворачивая с дорожки отца и устремляясь по стопам дяди.