Грязнов встал из-за стола, прошел к окну. На той стороне площади у Белого корпуса стояла нищенка, тянула руку к прохожим. Рядом мальчонка лет восьми, съежился, замерз. Прохожие шли мимо, не задерживаясь. Нищенка упорно тянула руку, что-то говорила. Издалека лицо ее казалось молодым, но только очень усталым. Грязнов вдруг почувствовал, что тоже устал. Остро захотелось уйти от всех дел, забыть тревоги. А куда пойдешь? Фабрика связала по рукам и ногам. Глядя на нищенку, подумал, что у каждого своя судьба. Вот пройдет сердобольный человек, бросит ей монету. Она накормит мальчишку, обогреется, и сон ей придет крепкий. До завтрашнего утра будет чувствовать себя счастливой. А у него все есть, но нет того, что называется счастьем.
Вдруг устыдился своих чувств, усмехнулся презрительно: «Нервы сдают. Старость, что ли, идет?»
Повернулся к Фомичеву:
— С прежними приятелями дружбу растеряли? Все, поди, возле молодой?
Фомичев побледнел. Мелькнуло: «Конечно, вызвал из-за этих несчастных листовок. Подозревает». Честно округлил глаза, сказал твердо:
— Я, господин директор, оборвал все сношения с ними. Хватит, пошалил в молодости.
Поспешный ответ Фомичева и бледность его лица удивили Грязнова: «Ишь, как напуган».
— Как раз за это я вас не хвалю, — с притворной грустью упрекнул он. — Крутов — дельный мастеровой, умница, компанию с ним водить интересно. Сейчас он вне подозрений. В ином случае, кто бы его на фабрику взял? Что недовольство в нем некоторыми порядками, так это каждому мыслящему человеку присуще. Старайтесь с ним дружить, — закончил он тоном приказа.
— Слушаю, господин директор.
— От вашей дружбы нам будет общая польза. Плохо, когда не знаешь, что думают фабричные… Жалованье вам увеличат со следующей недели. Время от времени буду вас вызывать. Вам что-нибудь непонятно?
— Понятно, господин директор, — краснея, сказал Фомичев. Помялся и просительно добавил: — Только вызывайте, когда есть на то причина, чтобы не было подозрительно.
— Об этом не беспокойтесь. Причина всегда найдется.
Выпроводив Фомичева, Грязнов тут же позвонил. Появившемуся конторщику сказал:
— Что Цыбакин, на месте? Я просил соединить меня с ним.
— Он здесь, ждет, когда освободитесь.
— Зови.
Косолапо вошел пристав, грузно опустился на стул. Смотрел сумрачно, недовольно.
— Чем порадуете, слуга государев? — с усмешкой спросил Грязнов.
Цыбакин поднял кустистые брови, вроде бы удивился вопросу.
— Пожалуй, порадую, — глухо проговорил он. — Листовки разбросаны и в железнодорожных мастерских. Поступило еще сообщение, что ночной сторож Соколов нашел такие же близ табачной фабрики Дунаева. Даже схватил было человека, бросавшего их, но тот вырвался и убежал. Действует широкая организация, и название ее «Северный рабочий союз». Скажу больше, влияние этого «Союза» распространяется на соседние губернии, в частности на Иваново-Вознесенск и Кострому. Есть о чем задуматься, Алексей Флегонтович.
— Надеюсь, социалисты не свили гнезда у нас на фабрике?
— Боже упаси! Тем не менее какая-то связь с этой организацией существует. Не посторонний же занес сюда листовки!
— А почему бы и нет? Листовки-то разбросаны во дворе, а не в фабрике?
— Так-то думать и легче и приятнее, дорогой Алексей Флегонтович. Однако же слова Колесникова — не пустое бахвальство.
— Вы серьезно верите в существование Марьи Ивановны? — спросил Грязнов.
— Как в себя. Даже представлять ее начинаю. Сухая, желчная, этакая, понимаете ли, мегера.
— М-да… С вами весело… Что же все-таки будем делать?
— Пока будем вести наблюдение, авось господь бог поможет, обнаружим смутьянов. Колесникова я распорядился отпустить. Негласный досмотр за ним установлен. Не смею советовать, но надо бы предупредить служащих, чтобы пока помягче были, не будоражили напрасно людей.
— Думаете, может вспыхнуть забастовка?
Цыбакин неопределенно пожал плечами.
— Хорошо, я предупрежу служащих. Только прошу постоянно сообщать мне о результатах ваших наблюдений.
— Сочту за честь, Алексей Флегонтович.
Глава вторая
Бегали носильщики, слышались возгласы и поцелуи встречающих. Перрон быстро пустел. Последним вошел в вокзал розовощекий, упитанный пассажир в светлом пальто и серой мягкой шляпе.
С утренним московским поездом, на котором он приехал, его никто не встречал. Но по лицу пассажира было видно, что он и не огорчен этим. Стоявшему у двери станционному жандарму подмигнул дружески и тот (кто знает, может, приехавший — из начальства) козырнул в ответ.