— Ну, так вся страна в ту войну встала, а сейчас что? Я так понял, про нас не говорит уже никто. Первые годы передачки какие-то приходили, посылочки собирал народ, а теперь в газетах перестали писать — и всё, болт все забили. Как будто ни осады, ни войны. Курим дрянь там…
— Народу тоже несладко. Цены выросли знаешь как? Пенсии ни на чего не хватает.
Кузьма расхохотался.
— Чего ты? — нахмурился дед.
Кузьма продолжал смеяться и стал трепать Борьку за густую шерсть, пес принялся подлизываться, потом упал и начал кататься по земле, наслаждаясь хозяйской рукой.
— Ох, Борька, обалдели люди! Пенсии у них маленькие, — сквозь смех сказал Кузьма. — Я друзей от гусениц там отскребал и мамкам телеграммы сочинял, мол, «простите, что приходится вам сообщать… несмотря на Кишиневские, е-мое, переговоры о перемирии»… а вы тут мне про цены. Что же ты, дед!
— Кузьма, ты мне одно объясни, ладно? — мрачно сказал Петрович, когда тот вроде успокоился и лишь улыбался, покуривая.
— Чего?
— Вы там знали, зачем это? Ну ладно поначалу. Ты ушел. Может, и были обстоятельства. Херсонский котел этот, надо было помогать… Наверное… Потом эта ваша осада Одессы, порыв души, да и заработок шел, — все понятно. Но потом… Зачем? Деньги же не такие большие, как я понял? А кем ты стал за четыре года?.. Я же тебя помню…
— Э, дед, лихо ты. В самую суть решил залезть сразу, а? Видно: ничего ты не понимаешь. «Зачем»… Там свой счет. За ребят, за мирных, за русских. Все всё считают, и когда ты уже там, то просто так уйти нельзя. Не посчитавшись. Не мог же я так: хоп, контракт закончен, встал и пошел. К тому же потом, когда котел прорвали, то, казалось, быстро: завтра Одессу очистим, и все — спета песня, можно поворачиваться, сам понимаешь куда. — Кузьма снова закурил, задумчиво глядя в черноту моря. — Говорю же, я бы не уехал. Еще четверть города под украми — надо выжимать их. У них за спиной америкосы — так я бы и им прикурить дал с радостью. Но отряд мой… погиб. Можно было пойти в новый. Польку жалко стало. Много ран у меня. Мог уж не вернуться. А хотелось увериться, что она в порядке.
— Она не в порядке.
— Да? А выглядит здоровой. А что с ней? — Кузьма удивленно повернулся к деду.
— Зажатая, молчит почти всегда. Думаешь, только с тобой такая? Не, у ней это… что-то в голове переключилось после матери. Я-то благодаря ней держусь кое-как, а ей на меня опираться трудно, старый же я. Ты бы поговорил с ней по-человечески, только не вздумай о кровище говорить, понял? Оставь это там. — Дед кивнул в сторону черного, пенящегося моря.
— Я уж сам решу, оставлять мне или нет, — угрюмо ответил Кузьма. — А поговорить поговорю, конечно. Затем я и тут. А что, друзей у нее нет?
— Есть один друг. Я так думаю, поклонник. Максим звать.
— Что за Максим? Чей?
— Ходит к нам каждый день, почти живет. Сегодня не пришел, потому что в город ездил продавать, а так благодаря нему дом и не развалился.
— Да чей, я тебя спрашиваю?!
— Не знаю я! Издалека. Сказал, с Кутаиса. Тоже без родителей остался, но он постарше, двадцать ему вроде. Молчаливый тоже, но Полинку любит, я без слов это понимаю.
— Вот как.
— Ты чего, хмуришься? Единственный дочин друг.
— Друг, ну-ну. А ничего, что ей четырнадцать, а ему двадцать, а?
— Пятнадцать ей, — поправил дед.
— Да ты чего, Петрович? Не понимаешь разве?! А если он того ее, обрюхатит?
— Ты, Кузьма, совсем, что ли? У них это, воздушные отношения, да и тихая она больно для этого. Вряд ли они…
— Вряд ли! — прогремел Кузьма, поднялся. — Вот же ты уверенный!
Борька тоже подскочил и залился лаем. Правда, не сообразив, на кого следует лаять, он обратился в сторону моря, которому была безразлична происходящая сцена.
— Сядь…
— Ты мне не командуй! Распустил девку! Ну-ка, где он?
— Ты чего? Очнись! — Дед с трудом поднялся. — Не слышишь, что ли? Он нам по хозяйству помогает. Почти как родной нам стал. Успокойся. Дом твой помогал чинить, пожар тушил, когда какие-то ублюдки подожгли той зимой. Ты знал об этом?
— Нет.
— А откуда тебе знать? Бросил нас тут… Я-то уже не это. Извини, семьдесят лет. Не молодой мужик, чтобы и пахать, и сеять, как говорится. А он здоровый, крепкий…
— Ты мне зубы не заговаривай, — мрачно отрезал Кузьма. — Я уже понял, что он тебе нравится и заместо тебя тут впахивает. Но я с ним потолкую по душам. Где он?
— Не слышишь, что ли? Уехал в город.
— Не верю! На черта он с ночевкой уехал? Где он там спать будет?