— Ну да… Мясо слишком часто неполезно есть.
Он снова улыбнулся. Я спросила:
— Откуда первая цитата?
— Преподобный Силуан Афонский. У меня жена его очень любит.
— Дай-ка запишу, эта, может, лайков и соберёт.
Записала в телефон. Мы расплатились на кассе и сели за стол.
— Такой шашлык вкусный, — снисходительно поглядываю на его гречку, — я прям оторваться не могу.
— Да ты и не пытаешься.
— Это правда.
Я доела шашлык и откинулась на спинку стула, довольная собой. Посмотрела на время.
— Посмотрим, через сколько меня Бог накажет.
Рома, продолжая есть, положил ладонь на глаза.
— Ох. Ты ведь даже не понимаешь, о чём говоришь.
— Я ни о чём не говорю. Для меня слово «Бог» ничего не значит.
— Это так не работает. Есть слово — есть значение. Ты просто складываешь в коробку с надписью «Бог» всё, что услышишь. А если порыться в этой коробке? Что ты реально знаешь о Боге, кроме того, что «бохнакажет» и «он не фраер, он всё видит»? Бог у тебя из фольклора, Иисус — из мемов, в лучшем случае из «Мастера и Маргариты», архангелы — из «Диабло 3», всё — кандидат богословия.
Я усмехнулась. Он продолжил:
— Вот и получается Бог из «Саус Парка» — гибрид кота, гиппопотама и обезьяны. А самое ужасное в этом всём знаешь что? Когда слышишь о ком-то, что он верит в Бога, думаешь сразу: «Мда-а». Мы с тобой про разного Бога говорим. Так что давай не будем.
Он очаровательно улыбнулся.
— Ну давай, скажи мне. Что значит Бог? — спросила я пытливо.
— У меня есть ответ.
— Ну-ка.
— Но ничего нового я тебе не скажу.
Я затаилась.
— Бог есть любовь. Главное, правильно понимать, что значит любовь.
— Ну вот. Теперь это понимать. Всегда так с вами, верующими.
Я отошла за сахаром для кофе и вернулась без сахарницы, но с новой мыслью.
— То есть, — подначиваю я, — если подставлять вместо слова «Бог» слово «Любовь», то ничего не изменится по смыслу?
Он пожал плечами.
— Ну да.
Я достала телефон и нашла в эсэмэс цитату:
— Возлюбленные! Будем любить друг друга, потому что любовь от Любви, и всякий любящий рождён от Любви и знает Любовь. Кто не любит, тот не познал Любовь, потому что Любовь есть Любовь.
Развожу руками.
— Ну хватит кочевряжиться, — говорит Рома, — ты же меня поняла.
В чём-то, конечно, он прав, этот Рома. Для работы надо научиться говорить как православные, думать как православные. Ладно, спокойно. Всё можно освоить, мозг пластичен. Можно и зайца научить курить. Его мозг тоже пластичен.
— А что там насчёт секрета? — напоследок спрашиваю я.
— Ты для этого за мной ходишь?
— Неправда. Я за тобой не хожу. Ты просто ешь в то же время, что и я.
Когда вернулась в кабинет, стала распечатывать счета на рекламу, а бумаги в принтере нет. Это навело меня на мысль заглянуть под этим предлогом в цех гальваники. Идея странная, всё-таки он в соседнем здании. Но решила рискнуть.
Полутёмное и потёртое производственное помещение. Синие ванны, где на безликие медные оклады нарастает серебро. В прямом смысле безликие — внутри них ликов нет.
— В шкафу, — с ходу сказала Полина Гальваника, — на нижней полке.
«…Там, где смеются волки», — в мыслях продолжила я.
Называть героев так, как записал бы в телефонную книгу, — это моя авторская находка. Итак, Полина Гальваника. Симпатичная молодая девушка с конопатым лицом, в джинсовой юбке по колено. Она руководит химическими процессами в ваннах. Тут же в углу, как раз возле шкафа, за своим компьютером сидит парень. Вид у него немного жалкий: широкая тёмная рубашка не по размеру, мешковатые штаны, длинные волосы и отросшая борода. Среди всей этой повышенной лохматости опрятно смотрятся только брови — две тёмные дуги.
Я тихо обратилась к нему:
— Это ты сбежал из монастыря?
Он молча кивнул.
— Я Надя.
— Дионисий.
Я набрала большую стопку бумаги. Спрашиваю: а пакет есть? Да, говорят, в нижнем ящике. Открываю ящик, а там действительно стопка пакетов. Бутылкой вина придавлена.
— Ничего себе у вас тут пресс-папье.
— Да, это до лучших времён лежит.
— Они ещё не настали?
Мы втроём переглянулись.
Парень нашёл бумажные стаканчики, Полина — кусочек горькой шоколадки.
— Надо избавляться, — в шутку обосновала Полина, — потом будет Великий пост, не до вина.
— А в пост вино нельзя? — говорю.
— Можно. Немного. — Она улыбнулась и посмотрела на Дионисия. — Ну, немного — это сколько? Ящик. На троих.