В храме темновато. Местами ремонт, может, поэтому золота немного. Раньше, когда я видела в храме что-то золотое, сразу думала, что это золото. Нынче я знаю, что такое поталь — дешёвая плёнка золотого цвета, её привозят нам вёдрами, для икон. Не получится всё это богатство отковырять и раздать неимущим. Везде обман.
Мы оставили сумки на входе без присмотра. Что довольно необычно для общественного места в центре Москвы. Возможно, потому что никому не сдалось заходить в храм. Не только чтобы воровать, а вообще.
Полина прошла дальше, а я осталась стоять у входа и смотреть. Ребята сдвигают столы буквой «П», в один большой стол. Детишки бегают, молодые люди и девушки потихоньку заходят.
Я заглянула за угол. Полина сидела рядом с батюшкой под большим светлым окном. Она говорила, а он спокойно слушал, кивал. Не знаю, можно ли хорошо выглядеть в подряснике; допустим, можно. Так вот, он был молод и довольно неплохо выглядел. Наверное, из-за опрятной рыжевато-русой бороды и очень живого взгляда.
Я знала как минимум трёх священников с химфака МГУ, и это один из них. Отец Сергий тоже. Христианство за всю историю соблазнило немало учёных и светлых умов. «У всего этого должен быть Создатель», — восхищённо говорят они, глядя на то, как грамотно текут реки, прямо между берегов. Интересно, чем он сейчас будет стараться обратить меня в веру? Какими аргументами? Это же его работа.
Полина и священник поговорили и подошли ко мне. Это был отец Андрей. Он научил меня благословляться, чтобы мы могли разговаривать дальше. Мы прошли вглубь храма, где было ещё темнее, и сели на скамейки. Там он стал спрашивать, что у меня случилось. Я как-то застеснялась выкладывать всё начистоту. Мне вообще было неловко, я переплела руки и ноги и сидела как сыр-косичка. Нужно было что-то сказать. Я начала говорить, что есть такой-то старый мужчина на работе, достаёт меня, пытается поссорить с коллегами.
— Старый? Сколько ему? Пятьдесят? У него дочка, наверное, твоего возраста.
— Нет, дочка у него маленькая.
— Тогда ему не пятьдесят, наверное?
— Не знаю, выглядит он на все…
— На все сто?
— Ага. Ах-ах.
— Аха-ха.
Я расплела виток сыра-косички и села как нормальный человек. Он продолжал:
— На первой исповеди я всегда спрашиваю: вот вы поссорились с человеком, он не прав. Вы смогли бы первые подойти к нему, попросить прощения и признать, что это вы не правы?
Я посмотрела на него взглядом «а зачем?».
— Я очень люблю слова апостола Павла, их часто говорят на службе: друг друга тяготы носите…
— …и так исполните закон Христов, — продолжила я.
Он обрадовался, что я знаю цитату. Ещё бы, столько репостов в паблике «Верую ÷ Православие».
— Правильно. Мы должны разделять тяготы друг друга. Вот он злой, этот мужчина, а ты ему как отвечаешь?
Я сказала, что учусь не отвечать на агрессию агрессией. Он поддержал меня и похвалил.
— Это правильно. Мы, христиане, всю свою жизнь учимся смирению. Ты, наверное, слышала такие слова: «Стяжи дух мирен, и тысячи спасутся вокруг тебя».
Да, и эту цитату я видела в православных паблосах.
— Для нас самое главное в любой ситуации — сохранять мир. Из всех жизненных проблем выходить спокойно.
— А как? — спрашиваю я.
— Это невозможно без очищения сердца. Вот ты постишься?
Я ответила: пытаюсь.
— И хорошо. Пост и молитва, как говорится, крылья души. А на одном крыле далеко не улетишь, — он улыбнулся. — И главное — таинства. Свечи всякие — это всё ритуалы. На этом не заканчивается церковная жизнь. Главное — это таинства: исповедь и причастие. Причащалась когда-нибудь? Нет? Почему?
— Да родители не научили.
В случае чего вали всё на родителей. Нет, конечно, я знала, что верующие родители для этого не обязательны.
— Послушай, я говорю тебе сейчас как христианке…
Я хотела было взбрыкнуть, что не христианка, но подумала: «Так-так, вот, значит, какие у него способы».
— …Не как работнику, который отработал свои деньги и ушёл. Ты христианка. Для нас на первом месте всегда только одно. На первом месте у нас совсем не работа…
— А что же?
— Работа — она может быть на втором месте, на втором семья, на втором друзья.
«Не многовато ли для второго места, — думаю, — может, пора третье расчехлять?»
— На первом месте всегда только спасение, — заканчивает он.
Я заплела виток косички обратно. Времени оставалось мало. В конце он сказал: