Выбрать главу

Седьмой: Слава два дня просидит в своей «девятке», поджидая, когда священник с женой вернутся в коттедж. У Славы нож. Они не вернутся, дом продали, переехали в город; ну и дурак.

Восьмой: Слава не рыпается, просто пьёт.

Девятый: Славу уволили из пекарни, а был он мастер-пекарь.

Слава спотыкается на пороге и, забыв закрыть дверь, топает на кухню, отбивая почву от подошв. У Репина есть холст: проводы новобранца в деревне, там рослый светлый детина в лаптях, стереотипный Ерёма, обнимает свою семью на прощание — вот Слава так холодильник обнимает. Ясно, чего ты ныла, закваска. Как знала, что от тебя избавятся. Прощай, магазинная, надо делать всамделишную.

Он бинтует руки, спит беспробудно, днём опять идёт в поле, пожнёт на неважный мешочек зерна, вечером просеивает, перетирает зерно в ступе. Это занятие для роботов. Роботам не надо вставать с утра на работу. Они только и делают, что сидят на табуретке перетирают зерно. Ноубади хир, джаст ю энд ми. Ночью он пытается уснуть, но красное платье леди раздирает ему веки: спускайся. И в поле Слава опять шурует по участкам, где человек человека заколол, прирезал, расстрелял, задушил.

Людское душегубство пожали, взялись за половое насилие, оказывается, перетрахано в поле тоже немало. Но Милу интересуют как бы самые вопиющие случаи. Вообще её облико морале со смертью только ухудшился. Жена показывает Славе, где было с кровью, с пропастью меж возрастов, чтоб орава — на одну или чтоб на одну — один, но с елдой как оглобля, чтоб, когда гроза, в елду аж молния била и в угольки обращала. Наконец, и насилие исчерпывается в поле ржи: Мила в кровавом платье ведёт экскурсии в жизнь природы, подсказывает Славе, где сожрали мышь, где сожрали кота, где сожрали собаку. А Славе только и видно, что колосья да мокрая земля, колосья да мокрая земля.

В поле за посёлком Красная Звезда на правом берегу Невы как будто ничего важнее смерти и не происходило.

Слава заливает получившуюся муку водой, ставит закваску. Кислятина от этой пузырящейся жижицы в пластиковом контейнере орёт на всю квартиру. Слава её подкармливает. «Какое место в вашей жизни занимает хлеб?» — спрашивала газета у мастера-пекаря на открытии сетевой пекарни. «Все места, какие есть», — говорил Слава.

Солнце отплясало семь раз, а он ещё ржи намолотил.

Система СИ в квартиру Славы и Милы не суётся: метров нет, есть неровные шаги в тактах «Леди в красном»; Цельсий бежал из комнаты, температура измеряется по градусам безумия, а секунды? что — секунды? время — это муки, звуки хлебной готовки. Ибо если глиняную ступу раковиной к уху приложить, кажется, что они там все орут, зашибанные жизнью, — звери, люди. По тебе не только колокол звонит, ты ешь хлеб, в котором вся земля, а вся земля — это и потроха, и кости, и кровушка, и дождик, а в нём морская влага, сточная клоака, слёзы, морозы, и гильзы, и альдегиды со свинцом, и пакет из гипермаркета; кто-то стихи от души отделил, а ветер их по полю семенами раскатал, а кто-то харкал в землю, ненавидел в землю…

Слава всех выслушивает.

Слава всех замешивает.

Затем в уши ему стучится родное сердце с голодухи и бессонницы. Никотином сыт не будешь, хлебопёк. Чтобы оплатить счета за коммуналку, купить пожрать, он продаёт соседу магнитолу, последние стулья, платяной шкаф. Как это вышло? Вроде сосед сам предложил, когда Слава в подъезде в обморок брякнулся. Был детина — стал пугало. Сосед почему-то и расплатился больше, чем уговорено. Маман Милы как-то позвонила, но Слава забыл, о чём толковали. Что-то про варенье, про приезжай, что-то про хлеб и его золотые руки. Работу ему, что ли, подыскивала?..

О чём живые говорят — не особо интересно. Живые — всё про здешнее, про себя, а те, что в муке крупицами рассеяны, — они больше про солнце. У них уже отболело, им только солнца не хватает, похуже, чем питерцам. Хлебушек — это солнечный каравай, отражение звезды во ржи, божья плоть, тут священник мог бы символизма наплести, Христом да рублём, аминь.

Слава месит тесто, добавляет закваску, месит, опаре надо отдохнуть, ставит на плите кастрюлю с водой кипятиться, чтобы нужная влажность была на кухне, смотрит на психрометр, не понимает цифры, ждёт, ждёт, светило отскакивает от нагрудного крестика и стучится в веки.

Слава отлипает локтями от скатерти. Рассвет. То есть жена не приходила, как же так?

А вот так: опара расстоялась, пора обминать.