Я сказал, что пошёл бы в кружок, где делятся свежестью.
— А у тебя было такое?.. — она пощёлкала пальцами. — Ты случайно не проникся образом Печорина, когда проходил Лермонтова в школе? Ты укладываешься в этот типаж мужчин. Многие надевают эту маску, и она прирастает. Герой романтичный, мятежный, сложный. Всё ещё усугубляется, когда учительницы от него тащатся и прививают школьникам. Безусловный драйвер нонконформизма для впечатлительных — это Лермонтов в школе. Дуэли, вспышки, хладнокровие, печать рока, бла-бла… Впоследствии такие люди становятся одиночками, если не живут предназначенной им жизнью. Давай сюда.
Мы пошли вдоль балюстрады.
Осенняя лодка катила по Грибоедова. Экскурсовод рассказывал о мостах и зданиях редкой кучке людей, обёрнутых в пледы. Они подплыли ближе. Это была группа детей, и один мальчишка там вопил чайкой, а другой пригнулся, будто Конюшенный мост мог его задеть.
Я помахал им.
— Это проблема одиночества человека в большом городе, конечно. Ты готов познавать новое, у тебя есть досуг, ты же человек двадцать первого века! Но при этом ты порой лишён традиционных социальных связей. Ну, ты понимаешь, о чём я! Когда все одной деревней шли к соседу, у которого есть видак, и это сближало… В Петербурге разреженный социум. Ты легко можешь войти в сообщество. И легко жить практически без связей… Это может быть травматический опыт одиночества, иногда полезный для творческих личностей. А может быть нормальное уединение… Ты же смотрел фильм «Марсианин»? Да, он по книге снят. Понравилось? Я сразу пошла на премьеру, Долин так хвалил… Там ведь герой остался один на Марсе. Выживал год или больше! Он проявил характер, мозг, мускулы — пока всё человечество, сосредоточенное в программе спасения и космическом корабле, пыталось его вытащить. Готовность пожертвовать многими ради одного. В любых обстоятельствах оставаться самим собой. Я писала рецензию, даже в финал одного конкурса вошла… Что?
Я попытался объяснить неочевидное.
Попытки «марсианина» выжить — это трогательно и остроумно. Как будто основной сюжет. Картошка в красном грунте… Но мало кто видит, что он выжил один на Марсе ещё и благодаря тому, что жил один на Земле. Все участники спасательной экспедиции связываются с домом, чтобы почувствовать близость — жены, родителей, детей… А у него — никого. Последние сцены фильма: «марсианин» читает лекцию, один за кафедрой, а слушатели — на дистанции, это камера подчёркивает. Он на скамейке со стаканчиком кофе — а молодняк стаей пробегает мимо, в стороне. Он — космический одиночка и до своего приключения, и после.
Неожиданно для себя я выдал страстный пассаж.
Она нетерпеливо кивала.
Мы свернули.
— Он похож на одиночку, говоришь… А на кого похожа я? — вдруг спросила она.
Я подумал. Я привлёк память.
Она заскучала.
Я сказал, что она похожа на гречанку. На тех рыжих бешеных гречанок, которых я знал в Салониках. Сполохи охры в чернявой толпе. Неотразимые холеричные дамы, кто в топике с блёстками, кто в лазоревом платье. Туман на заливе Термаикос тщетно пытался скрыть косматые солнца. Улыбка — их пропуск повсюду, их зонт, сабля и обещание. Помню, они отбрасывали туфли, как скорлупу, и крепкими ногтями шкрябали свои пятки, и зычно хохотали, и зевали, когда хотелось…
Я хотел (про себя), чтобы она обнаружила больше сходства. Ещё не было поздно.
Но всё-таки она была собой.
Она улыбнулась будто издалека и сказала:
— А я со школы думала, что похожа на Клэр Форлани. Особенно линией скул, глянь. Но у неё очень свой, конечно, миндалевидный разрез глаз. Не знаешь? Интересная актриса, снималась, кстати, с Брэдом Питтом…
Позади нас распахивал крылья колоннады Казанский собор. Отступил в сторону сумрачный памятник Гоголю. Слева от меня был дом номер пять. Это здание бывшего Главного немецкого училища Святого Петра. Здесь жил Гребенщиков. Справа от меня — здания бывшего Конюшенного ведомства Императорского двора. Здесь жили Зощенко и Шварц. Всё было бывшее, бывшее.
Откуда пришло это знание?..
Она что-то сказала, но я остановился.
Она уходила дальше и дальше. Она оказалась блондинкой. В кашемировом пальто от «Роберто Ковали», кожаных брюках, ботинках с цепями на высокой подошве — в стиле глэм-рок. Но теперь она почему-то походила на бодрую музейную старушку. Стряхивала пыль с города и не то поддакивала, не то предостерегала посетителей. Она продолжала говорить. Наверно, у неё была гарнитура в ухе.