А потом они вышли из автобуса, миновали ворота и кассы, ещё щурясь, волочась, переругиваясь.
И вдруг воцарилась тишина.
— Пап, как тебе?
— Красиво.
— Не то слово, пап…
Залюбовались прибрежными скалами.
Лазоревый простор раскинулся до краёв видимого мира, и только вдоль побережья его пробивали частые, изрезанные ветром шипы. В крохотную бухту заплывали катера с туристами, сфотографироваться, прикоснуться к этим каменным статуям. Им рассказывали о местном чудовище, которое с одного клаца может афалину пополам перекусить, — и дети, даже старший, напряжённо всматривались в каждую тень, наводимую облаками на воды. И что у каждой здешней глыбы, как детища давным-давно пышущего вулкана, есть название. Чёртова яма. Райские врата. Золотой обруч. Король, королева, их свита. (Сказочно! — шептала дочь. Какая пошлость, — вздыхал сын.) Если отступить от берега вглубь, то камень сменится лугами и лесами. Драгоценные рощи редких деревьев и кустарников здесь оберегали от человека. В самых диких уголках обитали кабаны, косули, куницы, но туда заходить нельзя.
Затишье длилось пару часов.
Улыбка ещё не угасла на лице жены, когда он поинтересовался у гида.
— Там что? — указывая на края горного хребта.
— А ничего тама, дальше себе заповедник…
— Тогда я пойду.
— Ну… вы не загуливайтесь, дальше мы по тропе не идём. А в ту сторону будет ущелье, его не обойдёте, если только…
— Пап?
— Догоню.
— Ты чего зенки-то вылупил? Давай-ка со всеми…
Он не ответил жене.
— Эй! Ваш папа вконец сдурел на жаре…
Всякий сор, то и дело пылью забивающий восприятие, исчез, как только показалось неведомое.
Он недалеко смог уйти. До боли напряг свою оптику. В отделе шутили, что в знаковидцы берут отмороженных, зрячих оттого, что им в детстве кусочек аппарата в глаз попал. Даже если так…
Курортный край выбелило.
Нет моря, неба и скал, нет границ вещей, мягких троп и бабочек, стрекота, трелей, запахов цветов, которых он не знал, и даже ковыль не щекотал. В пустоте позади него витали золотые трезубцы и орлиное племя. Впереди, где в видимом спектре обрывалась цепочка кустарников у подгорья, километрах в трёх, трава редела, а из почвы торчала щербатая скала.
На месте её, если размазать камень в поле права, был знак.
Порхал алым пламенем.
Пляска рубиновых бликов. Из света проливаясь жидкостью, но ни одна частичка не стекала по бесконечной белизне кругозора, нет — капли вскипали и взрывались, перебрасывая вещество знака вверх, чтобы тот снова пролился… Оно было сразу и обозначающим, и обозначаемым. Оно не имело чётких линий. Оно бы не уместилось в геральдический реестр — прожгло. Оно было чуждо аппаратам.
Кровяное пламя здесь жило.
Отсюда вспыхнул и протянулся новый его путь — из капли крови на бумаге мироздания. Пусть он этого ещё не осознал.
…Его вышвырнуло в привычный свет. Он оказался на полянке, недалеко свернул с тропы, не смея и шагу сделать к заветной скале. Заповедная земля излучала беззаботность; отбойным молотком стучало сердце. В грабовых лесах резвились косули — рыжий вихрь в чаще хризолита; рука смяла мобильник, как пластилин. Из-под утёса показался чёрный баклан: шея его изгибалась вопросительным знаком, а полёт был угрюм и одинок.
…Ему пришлось звонить с местного телефона из фойе административного комплекса, наорав на окружающих, чтоб убрались и не подслушивали. Охранник администрации заповедника поправил фуражку, с опаской отошёл от этого борова. Дети впервые видели отца таким.
Знаковидец узрел, значит, узрел аппарат.
Возвращались туристы тише травы.
Как ни сопротивлялась родня, отпуск пришлось прервать. Вылетали из Севастополя в полночь, без объяснений. В аэропорту жена накрутила себя до истерики: «Ты чего нам устроил?! Куда сорвались?! Чего зенки-то вылупил?!» Если смотреть сквозь неё, на юго-запад, можно ещё, подкрепляя больше памятью, чем зрением, найти те самые отблески.
Что же это за знак над скалой такой? На кого указывает? Кто его придумал?..
Дети молчали всю дорогу.
А что, если не надо было докладывать? — осёкся знаковидец; впрочем, не из-за беспокойства о семье.
Подготовка к операции стартовала на следующий день после прибытия.
Он составил протокол об увиденном, подал начальнику, тот провёл опрос, потом пришло начальство свыше, опросило обоих. Он прошёл освидетельствование, тесты на детекторе лжи. Его изучили тайные и явные знаковидцы службы внутреннего контроля. Аппарат рекурсивно работал по самому себе. В конце цепочки принятия решений его окружала уже масса должностных лиц. Он повторял со старательностью идиота. Его слова пытались проверить. Он повторял.