И тогда Ника босиком бросалась в родительскую комнату и кричала как бешеная: «Снег! Снег!» И это был чуть ли не единственный священный случай, за который ее не ругали. Наоборот! Встречать первый снег всем двором давно превратилось в ритуал. Во всем доме начинали зажигаться окна, за ними суетились тени, соревнуясь в том, кто раньше выскочит освятить следами первый снег.
Ника торопила родителей, натягивала лыжные штаны поверх пижамных, надевала толстые носки, искала валенки, поглядывая вниз, где на белом ковре лежало с десяток освещенных квадратиков, что означало: соседи не дремлют, а так же быстро натягивают на себя что попало, чтобы быть первыми. Постепенно окна потухали, но свет не исчезал – он шел от земли и от синего-пресинего ночного неба, которое все трясло над двором белой плотной дерюгой.
Выскочить из подъезда надо было с открытым ртом, так чтобы поймать в него молочный вкус неба. По гулким коридорам звучали шаги, хлопали двери квартир, отовсюду слышались возбужденные голоса и приветствия. Дядя Ваня-встань-с-диваня выносил проволочный каркас для огромной снежной бабы – и закипала работа!
Дети путались под ногами у взрослых, барахтались в снегу, обрастали сосульками и сжевывали их с задубевших варежек. И никто не смел в эту ночь сделать им хоть малейшее замечание!
Расходились по квартирам под утро, когда посреди двора стояла огромная снежная баба – с дырявым ведром на голове, глазами-угольками и длинной морковкой вместо носа, которую припасла тетя Нина с середины осени.
Разгоряченные, шумные, счастливые, все они на каких-то два часа забывали, кто кого залил, кто кого сглазил или «что-то сделал», а кто так и не отдал взятые в долг в прошлом году десять рублей.
…Я чуть не проехала нужную остановку!
Вышла. С трепетом, все еще нарастающим, дошла до угла и с радостью приняла боль, которая сначала так напугала меня.
Открыла глаза на скамейке под деревом.
Теплая летняя дымка окутывала маленький двор. За столом под деревьями сидели мужики: Петро-барахло, дядя Ваня-встань-с-диваня, дед Сергей Иванович и Хромой Митро. Постукивали костяшками домино.
Простыни, фанатично выбеленные тетей Ниной, тихо дышали на веревках, вбирая своей белизной розово-золотую воду предзакатного солнца. На пожарной лестнице, как летучие мыши, висели несколько детей – трое мальчиков и две девочки (среди них я узнала и своих вчерашних собеседников). Между ними шло соревнование, кто дольше продержится вверх ногами.
Из соседнего дома вышла пара – супруги Сенчуки.
Она, Марта, в разноцветной цветастой юбке, на которой экзотические цветы и огромные бабочки переходили в черно-белую надпись «Борнео», в ушах – цыганские пластмассовые кольца красно-золотого цвета.
Он, Стасик, в голубых джинсах-варенках собственного производства и белой рубашке, расстегнутой почти до талии. На загорелой широкой груди поблескивала золотая цепочка с крестиком. Длинные волосы, на скулах – романтическая синева модной трехдневной щетины. Одним словом, Бандерас отдыхает!
Даже мужики перестали стучать костяшками, провожая взглядами юбку Марты.
Проходя мимо пожарной лестницы, Стасик лениво, сквозь зубы прокомментировал: «Жить надоело?..» Марта хихикнула.
Они скрылись в арке, через которую я только что вошла. Дети на лестнице, проделав сложные маневры, перевернулись и завороженно смотрели им вслед. Каждый мальчик точно знал: вырасту и стану таким, как Стасик!
А она, ТА девочка, думала: вырасту – и узнаю, что такое «Борнео»!
Я посмотрела на часы: полседьмого. Пора. Я вдохнула сладкий воздух, пропитанный ароматом сирени, и поднялась. Направилась к знакомому подъезду. Спиной чувствовала, что игроки и дети смотрят мне вслед. Конечно, тут все знали друг друга и появление нового человека вызвало немалый интерес. Я ускорила шаги, вошла в полумрак подъезда…
С каждым этажом моя решимость таяла. На стене с надписью мелом заметила размазанный вчерашний след своей руки. Значит, я действительно была здесь.
Стояла перед дверью, обитой ужасным старым дерматином, и не решалась позвонить. Достала зеркальце, придирчиво осмотрела себя: с ТОЙ девочкой нас объединял разве что цвет глаз.
Но это неважно.
Волновало одно: не потерять бы сознание, когда увижу ИХ, моложе меня… Ох…
Я нажала на звонок.
Услышала голос: «Вадик, открой – я в ванной!» – и шаги за дверью.
Еще глоток воздуха, на этот раз влажного, пропитанного запахом подвала, – и… дверь открылась.
– Вам кого?
Я застыла. Послышался женский голос из квартиры:
– Вадик, кто там?
Голос человека, открывшего дверь:
– Вы к нам? По поводу Веры? Что она еще натворила? Проходите. Жена скоро выйдет.
Наверное, я что-то отвечала, но пока еще не слышала себя – слишком звенело в ушах. Прошла в зал, который одновременно был и спальней.
Диван с синей обивкой.
Выводок кактусов на подоконнике.
Прибалтийский телевизор «Шилялис».
Старый магнитофон «Весна».
Возле ног завертелась, замурлыкала Дымка. Моя кошка.
– Вам плохо? Это из-за жары. Лил, валерьянки!
Я осторожно опустилась на стул – он шатался. Понятное дело, одна ножка на нем всегда хромала! Уперлась взглядом в фотографию, висящую на стене. Фотографию из моего альбома – «На прогулку»…
В комнату вошла молодая женщина в сарафане, ее волосы были мокрыми. В руке она держала рюмочку с мутной жидкостью и стакан воды.
Передала все это мужу, он – мне:
– Выпейте.
Женщина оценивающе осматривала меня. Я поторопилась поднять глаза, поблагодарила и выпила капли, запила водой, благодарно кивнула.
– Вы к нам? – спросила женщина.
– Д-д-да, – ответила я, еле ворочая языком. – У-у м-меня немного н-н-необычное д-д-д-дело…
Они сели напротив меня за стол. Их лица были сосредоточенными. И… очень молодыми, без единой морщинки. Наверное, я казалась им теткой.
Хотя, как я уже говорила, никто не давал мне больше двадцати пяти. Но в этом весьма неудобном длинном платье, надетом мной, в массивных босоножках, которые я не носила лет десять и жалела выбросить, я выглядела на все свои годы. Думаю, еще и с гаком. Потому они так и смотрели – с почтительным, но немного отстраненным вниманием.
– Итак… – начала я, стараясь преодолеть свое заикание, усиливающееся с каждой минутой. – Меня зовут Вероника…
Я хотела назвать отчество, но вовремя закашлялась. Представилась, назвав фамилию мужа и выдуманное отчество. А потом начала врать как по писаному:
– Я работаю здесь недалеко, в Вишневом, в научно-исследовательской лаборатории…
«Какая еще, к черту, лаборатория?» – спросила саму себя, но на сомнения и раздумья не было времени, и я смело продолжила:
– Обстоятельства сложились так, что по нескольку дней в месяц я должна жить здесь, в городе: во-первых, быть на курсах повышения квалификации ( «Какую, интересно, квалификацию ты собираешься повышать?»), а еще нужно выбить аппаратуру для лаборатории ( «Господи, какую еще аппаратуру?!»)…
Они ошарашенно переглянулись.
– Словом, – решительно сказала я, – не могли бы вы сдать мне комнату на те дни, что я буду в городе?
У обоих глаза полезли на лоб.
– Сдать? Комнату? – почти хором сказали они.
– Да, да, – поспешила заверить я. – Это ненадолго, обещаю. Я заплачу.
Повисла пауза.
– Позвольте ваш паспорт, – вдруг сказал мужчина.
Я чуть не упала в обморок.
Стоп. Где может быть паспорт у советского человека, если его нет с собой? Я напрягла мозги и выдала:
– Паспорт на прописке – я только что получила комнату в… коммуналке! Но… но я принесу вам свое удостоверение!
Ага, точно, завтра сварганю его дома на компе за три минуты! Не проблема.
– А почему вы обратились именно к нам? – подозрительно спросила женщина.
– Ну… У вас же есть свободная комната… – промямлила я.
Они переглянулись. И снова надолго замолчали.
– Это неожиданно… – наконец сказала женщина. – Мы вас совсем не знаем и…