– Николай Михайлович, я всё понял. В отпуск уйду и в отставку подам, когда скажете, но… позвольте обратиться к Зотову?
– Саша, – префект переходит в предельно дружеский стиль беседы, – ты пойми, ты ничего не сможешь сделать. И Зотов не всемогущ. И подставляться ему ни к чему. Сына твоего всё равно не вернёшь…
Префект слегка морщится. Вот за что эта напасть на его голову? Столько всего вместе прошли, и такая подножка от детишек. И дружба обязывает и дела его чада отвратительны.
– Да не собираюсь я ничего такого делать, – устало протестует Прохоров, – всё по закону.
– Как это?
Прохоров объясняет, префект терпеливо выслушивает.
– Хорошо, – соглашается в конце начальник, – но Зотову я сам позвоню, лично проинструктирую.
В конце встречи префект решается задать неделикатный вопрос.
– Саша, может не отвечать, я вот что спросить хочу… сам-то что думаешь по поводу дел своего сына?
Прохоров каменеет лицом и говорит так, будто прокручивает каждое слово через тяжёлые жернова:
– Сам бы прибил его, узнай первым. Но когда кто-то со стороны… это оскорбительно, как плевок в лицо.
Префект не спорит и не комментирует. Слегка сузив глаза, кивает. На том они и прощаются. После ухода Прохорова префект берётся за телефон.
– Зотова мне.
3 августа, суббота, время 15:35
Окрестности особняка Франзони.
Ура! Юлька приехала! Она куда-то на Курильские острова летала. Глаза на лоб от такой патриотической экзотики лезут. Но впечатлений выше крыши. Почти час мне трезвонит и никак не остановится. Кое-что меня поражает.
– Ты что?! Так ни разу в Тихом океане не искупалась? – кобылка Жози фыркает мне в унисон.
– Обалдела?! Знаешь, какая там вода холодная! – Юляшка передёргивает плечами, – б-р-р-р! А заглянешь с берега повыше, там такие ужасные водоросли с глубины растут. Извиваются, как змеи… ужас! Давай, ускоримся!
Мы ускоряемся, надо дать животинкам размяться. Через полкилометра лесок, за ним луг и за узкой полоской деревьев пляж, где уже должны быть наши. Жеребец Кайзер нагружен маринованной бараниной для шашлыков и прочими реквизитами вроде шампуров.
В лесу возобновляю критику подружки.
– Нет, ты всё-таки овца глупая. Быть на Тихом океане и ни разу не окунуться. Считай, что ты там и не была. Ну, выбрала бы место помельче…
– Ага, помельче. Знаешь, какие там волны! Только подойди, с ног сшибёт. Местные тоже не дураки в океан лезть. Зато я в кипящей реке искупалась. Она рядом с вулканом течёт, как-то нагревается…
И на меня выливается очередной ушат восторгов и экспрессии. Аж самой захотелось там побывать.
– Фотоаппарат в следующий раз возьмите, – советую я, хлопая по своему «Соколу», – для лучшей отчётности.
– Я не умею, – грустит Юля, отгибая рукой ветку, – лучше я тебя с фотоаппаратом в следующий раз возьму.
– А мне что за радость? Тебя я, выходит, наснимаю, а сама так за кадром и останусь. Ты ведь только плёнку испортишь, знаю я тебя.
Потрясает меня криворукость. И не некоторых, а поголовно. Я ещё понимаю, когда человек со слабым зрением резкость навести не может. Но оставить в кадре только головы? Гадство, там же наведение видоискателя напрямую! Через объектив же, что видишь, то и будет. Не как в примитивных аппаратах, где видоискатель сам по себе, – пусть и с коррекцией, его оптическая ось склоняется к оси объектива, – а объектив сам по себе. Нет! Разместят в центре кадра лица, обрежут фигуры по грудь, а сверху пустое, никому не нужное пространство. Пейзаж, а то и просто, пустое небо. Ты кого, сука, снимаешь? Друзей своих любимых или облака тебе понравились? А если друзей, то зачем им ноги обрезаешь? Классные, между прочим, ножки кое у кого, не будем показывать пальцем.
Что-то я разошлась. Кое-что и вслух сказала. Юлька пришибленно молчит.
– Извини, накипело, – трогаю рукой её за плечо, – среди наших я тоже только Гоше доверяю. Всему надо учиться, а у него есть фотоаппарат. И прилагающиеся навыки.
– А ты как? – осторожно спрашивает подружка, – после той истории.
– Это надо всех вас спросить, – по короткому размышлению отвечаю я, – как вы все после той истории?
Это на самом деле так. Им больше надо переварить, чем мне. Про себя я давно всё знаю. А вот что они все обо мне станут думать?
На пляж выскакиваем намётом. Нас встречают восторженными воплями. Наша лошадиная парочка вдруг начинает гарцевать, картинно выбрасывая передние ноги. Вот ведь пижоны!
– Ваше высочество! – вопит Паша и не только он, – наконец-то! Что же вы так долго?