Пахло чабрецом. Он рос тут прежде возле камней и на песчаных крутинах, а теперь, стоптанный и вырванный во время боя, увядал, распуская по округе терпкий аромат.
Моа подошел к свернутым камням и принялся водружать их на прежние места. Има стала помогать. То и дело она закрывала глаза, чтобы нарисовать в памяти четкую картинку былого.
— Это туда… А этот сюда ставим, — говорила она и, кряхтя, подседала, упираясь плечом в новый камень.
— Все. — Моа развернул в нужный угол здоровенную гранитную глыбу с красными жилами. Отметил. — Память у тебя, однако, хорошая. Тот, кто заставил тебя забыть прошлое, приложил немало усилий.
В комнате было жарко.
Булькала в печи похлебка, а где-то за старым сундуком, на крышке которого резвились под слоем лака кривоватые кентавры, мурлыкала кошка и пищали котята.
Дед сидел, упираясь кулаками в подбородок, думал. Перед ним исходила паром чашка травяного чая.
Лич замер напротив. Свет падал из окна, выделяя живую часть разделенного надвое лица. Вторую, мертвую, половину удачно скрадывала тень.
— Рассказывайте.
— А что рассказывать-то? Десять лет назад принесли ее, словно спящую принцессу из сказки, заколоченную в дубовом ящике, цепями по рукам и ногам увитую. А на утро все умерли — двенадцать воинов их было…
— Принесли и ничего не сказали? — нахмурился Моа.
— Молчали они. Хмурые были, будто знали, что новый рассвет уже не встретят. А мы, сельские, и подойти к ним лишний раз страшились. Шутка ли — двенадцать воинов при полном оружии, с чужими, нездешними символами на броне. Боязно гневать таких.
— А амулет?
— Круглая блямба с узором? На Име был. Сколько раз мы хотели продать его, но все рука не поднималась.
— Отчего те воины умерли? — Моа продолжил свой допрос.
— Не знаю, — пожал тощими плечами старик. — Никаких видимых признаков — ни ран, ни отравления, ни болезни. Они просто закрыли глаза… И все. Мы похоронили их на сельском погосте, без почестей — где уж нам, беднякам — по-простому, зато, как своих.
— Почему именно вам Иму оставили? — донесся новый вопрос.
— Не мне, — ответил староста. — Моей жене. Она была местной колдуньей. Солдаты назвали ей какой-то пароль, и она приняла их без разговоров. И девочку оставила. Има — полное имя Имани — проспала в своем ящике целый год…
— Что за пароль? — пропустив последнюю фразу собеседника, насторожился лич.
— Пантера Гизии. — Кивнув личу, староста устало поднялся. — Прошу прощения, но мне надо напоить животных. Продолжим разговор позже…
Забрав деревянное ведро, он вышел через дверь, ведущую с кухни на двор.
— Десять лет назад, значит? Не так уж много… — Моа задумчиво взглянул на Иму, сидящую на высоком стуле возле окна. — Ты говорила, тебя принесли «совсем малышкой»…
— Я так думала, — растерянно развела руками девушка, — а выходит, что была почти подростком. Это так странно! Мне, ведь, периодически казалось, что я могу вспомнить какие-то эпизоды из жизни здесь, в селе, когда я совсем маленькая… Все это как во сне…
— Это и был сон, Има. Годовой сон после прибытия сюда затуманил твою память и родил ложные воспоминания.
Они оба замолчали.
Каждый думал о своем.
Моа — о том, что его собственная судьба не так уж сильно отличается от Иминой. Он тоже не помнил о прошлой жизни почти ничего. Иногда в памяти всплывали какие-то мутные обрывки, но они тут же растворялись в ясных картинах сущего. И в этом сущем была у него прежде лишь война. Бесконечные походы армий Мортелунда — костяные марши нежити, хрипение цепных монстров, рвущих поводки, бряцание доспехов и оружия, жестокие битвы… Личи-колдуны, отдающие приказы мертвякам. Некроманты, отдающие приказы личам. Владыка Мортелунда, восседающий над всеми и вся на Серебряном Троне.
И, как ни странно, будучи винтиком этого отлаженного военного механизма, Моа чувствовал себя спокойно. Он, как и Има, старался не думать о том, что лежит за гранью. Думай, не думай — только голову сломаешь. Все эти предположения, догадки — толку с них? Прошлое… О нем либо знаешь, либо нет.
Но однажды все нарушилось, и роковой случай превратил Моа из детали военной машины в ее топливо.
Помнится, тогда была ночь. Непроглядная, маслянистая ночь без звезд, какая всегда повисает летом над Мортелундом. Говорят, в такие ночи оба могущественных духа, Куоло и Мятанеминэ, Смерть и Разложение, подходят близко, к самым окнам хищных, островерхих башен Мортелундских замков, и смотрят в них, смотрят… Радуются благополучию и могуществу своих подопечных.