Однажды я не выдержала, сорвалась. Трехэтажным матом высказала родителям все, что о них думаю, пообещала убить, если они еще хоть раз посмеют указать мне, что делать. Мне было пятнадцать. Надо ли говорить, что меня избила не только мать, но и отец. Тогда была первая попытка суицида. Не получилось. До сих пор жалею.
Добиваясь их любви, я была так глупа. Только много лет спустя я поняла, что родня не воспринимала меня, как человека. Я была удобной парой рабочих рук -- не более. Отец возненавидел меня за желание иметь собственный дом, мужа и детей. До жтого он был уверен, что мне достаточно будет только его и бабушки. До моих пятнадцати лет он был твердо убежден, что смог взрастить в дочери жертвенную любовь, которая обеспечит ему ее покорность и пожизненное обожание, желание пресмыкаться и служить. Когда же призрачная надежда рухнула, он возненавидел все, что было со мной связано, проклял миг, когда я родилась и пожелал, чтобы у меня никогда не было выблядков. Если бы он только знал, чем обернутся его слова.
4
Я всегда хотела ходить на кружки. Помнишь, как тебя это веселило? Ты тихонько фыркал, не видя в этих стремлениях ничего существенного, она -- открыто бубнила, что я ни на что не способна. Мне хотелось доказать обратное, но как только я пыталась сделать что-то стоящее, внутри тут же появлялся страх. Он душил, перекрывая воздух, а потом тянул худые холодные пальцы к шее и резко сжимал их, наполовину парализуя тело.
Я перепробовала много всего: мягкую игрушку, которую бросила, когда вы отказались покупать материалы; рисование, -- у меня не получится, ведь я --бездарность; танцы, на которые вообще не стоило даже записываться, потому что движение бревну противопоказано. Вы не переставали внушать, что у меня никогда ничего не получится, что я всегда и все бросаю на полпути, и подобному неудачливому существу вообще не за чем было появляться на свет.
Не потому ли я бездарность? Не потому ли такая? Другие дети всегда бунтовали, а я к двенадцати годам настолько измоталась от вечных придирок, что просто опустила руки, перестала бороться. Начала существовать.
Надо ли удивляться, что я вынужденно полюбила вышивание, редкое чтение и еще более редкое вязание. Нитки для вышивки мне вначале отдала ненавистная бабушка, потом я покупала их со стипендии. Книги читала редко, потому что взрослые мне были неинтересны, а из библиотеки я брала редко -- нужно было вернуть поскорей, а времени, чтобы прочесть их за домашними заботами было немного. Вязание -- отдельная тема. Помнишь, мать уверяла, что я обязательно потеряю спицы и испорчу нитки, поэтому все это выдавалось скрепя сердце, с обязательным ежевечерним вздыханием.
А ты, милый папочка, будучи ребенком, никогда и ничего не терял? Совсем ничего не забывал и все и всегда клал на место? Очень сомневаюсь.
Я задержалась только в одной группе, и очень долго хор оставался моей отдушиной. Знаешь почему? На пение часто оставляли после уроков, а отсутствие телефона позволяло представлять себя почти свободной. Это единственное занятие растянулось до самого выпускного. Единственное, в котором вы не требовали от меня успехов, которое словно бы уравнивало меня с другими.
Мне бы тогда немножко поддержки, немного понимания и, может быть, я бы достигла гораздо большего. Но тогда я была маленькой и глупой, а ваше клеймо неудачницы работало слишком хорошо, чтобы я стала слушать учителя и верить ему тогда, когда дома продолжались упреки.
Господи, да я же могла прекрасно танцевать! У меня была замечательная растяжка и на шпагат я села через несколько занятий, а вы продолжали убеждать, что я ничтожна. А какие способности в меня были к вязанию, которое я отшвыривала, как только вы делали замечание.
Неправда! Неправда! Я - замечательная! У меня еще все получится...
***
Неторопливые шаги заглушают листья. Мне не хочется домой. В школе меня осмеяли. Я написала письмо мальчику, которого любила, но его сестра нашла записку и теперь она с подружкой подтрунивает надо мной. Не явно, исподтишка. Но я все вижу. За что мне это, -- подмечать то, чего не должна бы замечать?! Была бы такой дурой, как большинство и всех бы все устраивало. Может быть, начала бы верить, что у меня есть друзья.
Дома набросала на листке план мести. Вернее то, как мне хотелось бы отомстить. Расписала подробно и в красках. Сожгла. Еще не хватало, чтобы нашли и подумали, что по мне плачет психушка.