Ненависти и лжи между нами не убавилось. Я так же хочу, чтобы ее не стало. Она ненавидит меня. Я чувствую. И не понимаю. Как можно ненавидеть кого-то просто за то, что он есть? Тем более, если это самый родной тебе человек.
Ты простил ее? А меня? Я сама не прощу. И ее. Никогда.
2
Целый день шел дождь. Не люблю такие дни. Слава богу, я его больше не вижу, но на коже будто расползается навидимая влажная пленка. Странно видеть не глазами, чувствовать -- нутром, слышать -- вибрациями.
Весь мой мир словно превратился в вибрацию. Она пульсирует под ногтями, колет запястья, просачивается в суставы и ткани. Она заставляет меня чувствовать каждое сплетение мышц.
Я чувствую, что в крохотном пространстве застряла навсегда. Мне ведь только двадцать, а мир мой сузился до размеров тела в семдесят кило. Не странно ли?!
Несколько часов смотрю в окно. В какой-то момент показалось, что увидела собаку, очень похожую на ту, которая была у нас. Помнишь? Овчарка. Она знала много команд, была послушной и веселой, но мы любили ее не за это. А за то, что у нее были документы из питомника, подтверждающие чистокровность. Я тогда не понимала, как можно любить друга за бумажку. Теперь знаю. Можно. И так делают все. Если ты ничего не значишь, ничего не добился, то всем все равно, какой ты человек. Будь ты сотню раз добряком и миллион раз отзывчив, -- тебя не воспримут серьезно, если все это не подтверждается листочком с печатью. Он как пропуск в мир достойных людей. У меня его нет.
Вообще ничего у меня нет. Еще вчера я могла бы об этом заплакать, а сегодня... Хочу, чтоб все закончилось, чтобы эта карусель жизни остановилась и мой мир остался статичным. Не хочу никуда идти, двигаться, жить. Это больно. Это сложно.
Пустота...
В детстве, помню, были игрушки. Можно было представлять, что они мужественные герои, величественные драконы или самые искренние друзья. Сейчас так нельзя. Не принято. Стыдно. Это все такая глупость. Пока моя жизнь не остановилась, я не понимала, что все это наносное, навязанное, никому ненужное. Просто делающее тебя послушным и удобным для всех. Я жалею, что стала удобной, такой же, как все.
***
Думаю, большинство их нас становится лишь жалким подобием былого. Не истина. Сейчас я так чувствую. Хочу чувствовать. И делать вид, что что-то знаю и понимаю в своей придуманной жизни.
А ведь когда-то мне хотелось действотвать: кроить себя под идеал, созданный самой, решать, дышать, быть, строить планы и отстраивать мир таким, чтобы он казался мне символом гармонии.
У меня было не счесть амбиций, планов и желаний. А какими яркими были мечты! Ммм... Идеальны!
Иногда я скучаю по той себе. И чем дальше идет время, тем острее тоска и боль. Она оживает, оборачивается змеей, душит кольцами остатки живого внутри, и сворачивается, сворачивается. Туго и больно. Она, будто стонет, нарушая баланс собственных ритмов, и заставляет меня дышать и жить насильно, с надрывом. На износ.
Уже сотню раз оборвала бы все это, содрала с кажей до мяса, чтобы кровь и боль. И пустота. И тонкие розовые разводы на молочных обоях. И густые пружинистые ошметки, застывшие на пальцах, зависшие под цепкими ногтями. Страшно. Очень. И что- то держит.
Жаль тебя нет. Ты бы рассказал, зачем жить. Всегда рассказывал. Я не слушала. Отмахивалась, отнекивалась. Ты был прав.
Я знаю, ты слышишь. А еще знаю, что каждый раз стоишь напротив, смотришь в глаза, как раньше, -- с любовью и укоризной, -- и сразу хочется бежать к тебе, прижаться щекой к небритому подбородку, к горячей груди и знакомому горькому запаху дешевых сигарет. Не думала, что стану скучать, звать ночами, плакать в подушку на каждый твой день рождения и день смерти.
Странно...
Никак не привыкну, что у тебя уже давным-давно есть личный "день смерти". Я вспоминаю о нем каждый год, хоть и знаю, что нельзя. Накануне пеку пирожки или булки, хожу по немногим соседям и прошу тебя помянуть. А потом каждый раз ты снишься мне в чистой беленой хате, чистишь картошку, зовешь к столу. На тебе всегда белая ночная рубаха и льняные штаны. Ты всегда гладко выбрит и доволен. Ты моложе, чем я помню и выглядишь намного лучше, чем при жизни. Ты доволен. Знаю.
В твоем мире я чувствую себя неловко. Каждый раз хочу завести серьёзный разговор о том, что недосказанно. И не завожу. Чувствую себя лишней и спешу поскорее уйти. До утра нельзя открыть дверь и я не открываю, соблюдая странный, твой, ритуал. Только сижу на низкой, плохо крашенной табуретке у двери и стараюсь не шевелиться. Так всем будет лучше. Так сглаживается неловкость и я просто слежу, как ловко соскальзывает картофельная кожура, и ты монотонно рассказываешь о чем-то своем.