Никогда не слышу слов. Да и, честно говоря, не хочу разбирать. Просто смотрю, каким ты был, зная, что утром не вспомню твоего лица. Только серое пятно вместо него и счастливую улыбку.
Господи! Да я по пальцам могу пересчитать, когда видела тебя действительно довольным. Все это время я во всем винила себя. Особенно, когда ты напивался на мое день рождения и превращался в зверя, сокрушающего все вокруг. Моментами мне казалось, что исчезни я или брось ты что-то увесистое более метко, и все могло бы пойти по-другому, правильному, пути. Повернулась бы вспять невидимая шестеренка жизни, ты из зверя снова стал бы человеком. Добрым и счастливым. Ты остался бы один, как и мечтал.
***
Дождь льет который день. В нашей лечебнице сегодня тихо и совсем никто не приходит. Седая врачиха, которую я почему-то представляю именно так и угадываю по прохладному прикосновению морщинистых ладоней, припоминаю по коротким вспышкам глубинной памяти, по утрам о чем-то долго-долго говорит мне. Наверное, она высчитывает пульс или делает какие-то процедуры. Все равно. Я не обращаю на эти манипуляции никакого внимания.
Единственная отрада -- когда меня провожают к морю. Я могу сидеть здесь часами, не замечая нещадного солнечного жара, острых камней и раскаленного песка. Иногда, когда меня усаживают на песок и можно выпрямить ноги, чтобы кромка воды щекотала пятки, я кожей чувствую движение тонких лапок крабов, перекатывающих камешки. А иногда -- шелест песчинок за спиной, когда ветер ососбенно силен.
Но уже почти неделю ничего этого нельзя. Небо прорвало печалью. Она укрыла город и дома, шуршит на пальмовых листьях упругими дождевыми струнами, мажет землю мокрой пленкой и очерчивает дороги быстыми ручьями, мчащимися к низинам. Как бы мне хотелось на все это посмотреть.
Но мир остается невидим. Смешно. Раньше, когда устала сопротивляться, я смирилась и хотела, чтобы меня оставили в покое. Мечтала отстроить вокруг раковину, -- панцырь, сквозь который никто не смог бы ко мне пробиться. Теперь у меня есть эта защита, но я, как заведеная, умоляю выпустить меня наружу.
После аварии исчезло зрение, почти отсутствует слух и ощущения стали едва уловимы. Я даже боли не чувствую, когда в вену вводится игла или капельницы часами меряют лекарство. Иногда после лекарства глаза вспыхивают яркими проблесками и мне даже кажется, что я успеваю разглядеть стены с грязно-зеленой краской, облущенный потолок с плешивой штукатуркой, зарешетченные окна и старую кровать с грязным матрацем. Совсем, как дома. В обычной бюджетной лечебнице.
И почему мне кажется, что все это реально?! Я давно пересекла бедность и ни в чем не нуждаюсь. Когда ушла от вас, найдя повод в мимолетной любви, то бросила все к чертовой матери. Сорвалась. Уехала в Киев, который просто обязана была покорить. Я зубами выгрызала себе путь наверх, не спала ночами, душилась слезами и постоянно твердила, что я выдержу, не сорвусь, не останусь такой, какой была.
Я не осталась. Выучила еще два языка, устроилась в турфирму и к двадцати трем повидала полмира. Я скопила денег, сделала пластику о которой мечтала. Смазала, наконец, эти проклятущие не русские глаза и аляповатый нос, закачала силикон в грудь, нашла состоятельного мужчину. У нас было только несколько встреч, потом все стерла авария.
Говорил ты мне: "Не гоняй, дочь, без памяти, будь осторожна". Не слушала. Сорвалась. И ветер тогда так обжигал лицо. Шлем я одела по привычке.
Чем сильней набирал обороты мотор, тем гуще становился воздух. Гуще и острее. Я подняла стекло, оставив очки. Прекрасно видела, что еду прямо на фуру. Она увернулась. Впереди сталась только бетонная стена с алым граффити, удар, от которого потемнело в глазах, и кототкая бесконечность.
Я все хочу спросить у врачей, как оказалась здесь и кто обо мне позаботился. Но каждый раз забываю. Или не могу. Однажды я попыталась заговорить, но вместо звука изо рта вырвалось невнятное бормотание. Оставаясь наедине, я пытаюсь проговаривать слова вслух, но ничего не могу разобрать. Может, лишившись слуха, я повредила и связки? Или все это исчезло, исключая друг друга?
Мои просветления не могут быть правдой. Я чувствую заботу и участие (наши врачи в большинтсве своем такого дать не могут), а по утрам сладко пахнет сдоба и горячий кофе. Вкуса я все равно не чувствую, зато отчетливо различаю ароматы и воспринимаю их как замену кулинарному удовольствию. Иногда мне что-то читают и по тону голоса я догадываюсь, что рядом находится хороший человек. Мне хочется рассмотреть его лицо, но я даже не могу различить, кто это, -- мужчина или женщина. Чудо, что однажды мне, кажется, удалось увидеть своего врача, и теперь память о ее лице остается в моем сознании, как ниточка, которая подводит к реальности.