Во мне бушевала ярость и отрицание всего происходящего. Еще немного – и рванет, поняла я свое состояние, но язык успел первым.
– Я вам не милочка! А ваш сынок и на мужика-то не тянет, так, подобие одно! – крикнула я и зажала рот руками, округляя глаза в испуге.
Что я натворила! Я нахамила и оскорбила старейшину! Мне такого не простят. Отчим вскочил со стула и ударил меня наотмашь, да так, что в моей голове все помутилось, в глазах прыгали искры и слезы застилали взгляд. Я лишь всхлипнула, держась за щеку рукой. Щека пылала, как будто к ней приложили горящий факел.
– Да как ты смеешь, соплячка, так разговаривать со старейшиной! – прорычал отчим, вновь занося руку для удара. Мать вскочила со стула и повисла на муже.
– Не надо, Радик, прошу тебя, – заскулила она испуганно. – Она все осознала, – и быстро глянула на меня, намекая на то, чтобы я извинилась.
В душе моей творилось что-то невообразимое: испуг, страх, ненависть, злость – все смешалось в один большой ком, готовый вырваться из меня и сокрушить все на своем пути. Я лишь плотнее сжала губы, стараясь удержать свои эмоции при себе и не сделать еще хуже.
Все смотрели на меня, ожидая извинений и покаяния в своем безобразном поведении, а я не могла заставить себя вымолвить даже слово. Понимала, что надо, но не могла. Молчаливое ожидание затянулось. Меня сверлили взглядами трое, только Торон сидел, понуро опустив голову.
Взглянув на него, я почувствовала укол вины. В принципе, он не заслужил моего оскорбления, ведь не сделал мне ничего плохого. Может, и его заставляли жениться, я же не знала наверняка. Собравшись с духом, я все-таки ответила:
– Торон, прости меня, я не хотела тебя оскорбить, все как-то само вырвалось, – извинилась я, глядя на парня.
Он поднял на меня взгляд своих голубых глаз. В них горела ненависть, да такая ярая, что мурашки побежали по коже. Вот тебе и невинная жертва. Да, похоже, он желал этой свадьбы не меньше, а теперь еще и хотел отомстить посильнее за нанесенное оскорбление. Я совсем сникла, не зная, что делать. На помощь пришла мама. Она выпустила руку мужа и подошла ко мне, потом обернулась к собравшимся.
– Прошу, простите ее, она просто напугана столь резкой переменой в жизни, – умоляюще обратилась она к старейшине. – Я поговорю с ней и все объясню. Завтра она даст свое согласие и будет счастлива принять предложение Торона. Да, милая? – обратилась она ко мне и строго посмотрела в глаза.
Мне ничего не оставалось, как кивнуть в знак согласия, чтобы сгладить эту ситуацию. Конечно, я не собиралась соглашаться, но сейчас спорить было бессмысленно и глупо. Мать, извинившись еще раз перед гостями, потянула меня на выход.
Затолкав меня в комнату, она захлопнула за собой дверь.
– Ты с ума сошла? – прошипела она гневно. – Как твой язык повернулся такое ляпнуть! Ты позоришь нас перед уважаемым человеком, да еще оскорбляешь его сына! Мне стыдно за тебя!
Я стояла понуро, опустив голову и делая вид, что очень расстроена своей выходкой, а в голове билась мысль: так им и надо! Нечего заставлять меня делать то, что мне не нужно. Сегодня же сбегу – и пусть сами тут разбираются, кто на ком женится.
Мать, высказав все, что думает, ушла, оставив меня в покое. Я подошла к зеркалу: на щеке краснел отпечаток ладони Радика. Боль уже прошла, а вот краснота и припухлость остались. Смочив ткань в воде, приложила к щеке, ощущая облегчение от прохлады. Это впервые, когда отчим поднял на меня руку, видимо, сильно взбесился. Обиды не было как таковой, но я запомню этот момент. И однажды отплачу обязательно.
Села возле зеркала и уставилась на свое отражение. По меркам нашей деревни я была очаровательна, и знала это. С детства мне многие говорили, что я хорошенькая, а когда вырасту, стану просто красавицей. Что ж, так и получилось.
Мое лицо с изящными чертами выглядело аристократично. Тонкие изогнутые брови придавали ему ироничный вид, они как бы смеялись над всеми сразу. Раскосые глаза, как у кошки, синего насыщенного цвета, смотрели смело и серьезно, иногда там плескалось веселье. Носик прямой, слегка вздернутый к верху кончиком, который смешно шевелился, если я принюхивалась к чему-то. Губки – пухлые, небольшие, но очень соблазнительные – придавали образу невинности.
Черная копна густых волос была убрана назад в высокий хвост, открывая тонкую шею и лицо, делая его еще более нежным, подчеркивая точеные черты. Лоб скрывала небрежная челка, которую я сама себе обрезала год назад, решив, что так буду выглядеть взрослее. А еще мои прекрасные кошачьи ушки красиво лоснились черной шерсткой и имели серебристую опушку по краям. Ушки на макушке придавали мне хитрый вид.