Я посмотрела на его милую жену, которую он крепко обнял, нежно целуя в шею, на его милых детишек, и у меня в голове всё помутилось.
Тогда я в первый раз в своей жизни упала в обморок, осознав, что отношения с моим единственным мужчиной были полностью срежиссированы родителями. Они, наверное, желали мне только добра — но я боялась того, что они называли добром.
К счастью, очнулась я довольно быстро — и раньше, чем хозяева дома обнаружили моё присутствие. Сумерки хорошо скрыли моё присутствие.
Тогда, придя в себя, я поднялась с земли и, подхватив сумку, медленно побрела к автобусной остановке, навсегда закрывая для себя личную жизнь.
Я ничего не сказала и родителям — просто свела все наши контакты на нет.
Да и родители сами не сильно горели желанием поддерживать крепкие семейные узы. Мама позвонила мне лишь где-то спустя полгода после моего дня рождения и только затем, чтобы поинтересоваться, сделала ли я выводы после нашего разговора и не хочу ли я записаться в клинику на процедуру.
— Мы можем подобрать время, когда ты будешь дома, в Англии, — ласково пропела мама. — И таким образом, тебе не надо будет больше никогда бояться незапланированной беременности.
— Я и так не забеременею, — усмехнулась я.
— Алексис, — раздражённо фыркнула мама. — Ты не можешь быть уверена в этом, дочь. Ни одно средство контрацепции не даёт сто процентного результата.
— Ты ошибаешься, — глухо усмехнулась я. — Одно даёт.
— Алексис, это ненаучно. Я тебе говорю, что…
— … мама, при полном воздержании, беременность обычно не наступает.
— Но, что если ты с кем-нибудь переспишь?
Я раздраженно фыркнула.
— Тогда я, возможно, и воспользуюсь, папиным подарком. Прости, пожалуйста, мне пора идти.
Я выключила телефон и посмотрела на своего коллегу.
— Что?
— Ничего себе, теплые семейные отношения, — усмехнулся Уильям. — Алексис, я же знаю, какая ты с детьми и ранеными. А тут с матерью — как будто робот без чувств.
— Моим родителям не нужны чувства, — покачала я головой. — У них совсем другие желания.
Родители были очень недовольны тем, что я так и не открыла фотостудию в центре Лондона. Вместо того чтобы послушаться маминого совета и превратиться в богемного фотохудожника, я стала ездить по самым страшным местам Земли, фотографируя злость и боль войны; родителей, потерявших детей и детей, так никогда и не имевших родителей.
Я наконец-то нашла нишу, в которой я нуждалась, и которая нуждалась во мне. Мир не сможет узнать о своих бедах без нас, рискующих своим здоровьем и жизнью, свидетелей с камерами.
Как правило, на войне долго не работали… А те, кто постоянно возвращался в этот ад, делали это не из-за денег или продвижения по службе. У меня бывали контакты на стороне — абсолютно коммерческие проекты в сытых городах Европы. Но едва закончив работу ради денег, я почти тотчас же возвращалась назад — чтобы кричать миру о несчастье миллионов ни в чем не повинных людей.
Выплескивая чужое горе через объектив, я на какое-то время забывала о своём собственном.
Глава 5
Громкоговоритель, объявивший о посадке пассажиров на рейс до Риги, заставил меня выплыть из неприятных воспоминаний.
В самом деле, столько лет уже прошло, а я до сих пор не могу простить родителей. Не то, чтобы я когда-либо смогла принять или хотя бы понять их поступок… просто за те годы, что я моталась по миру, я насмотрелась столько всякой грязи, что мои родители выглядели любящей семьёй… на свой лад, конечно.
Допив кофе, я вернула пустую чашку баристе и, подхватив свои вещи, отправилась на посадку на свой рейс.
Зал терминала, в котором я находилась, не был особенно большим, все кресла были заняты ожидающими пассажирами, однако свободного места тоже имелось предостаточно. А потому, я и представить себе не могла, что на меня может «упасть» какая-то блондинка.
— Ох, простите, пожалуйста, — по-русски извинилась девушка, моментально отстраняясь от меня. — Я не хотела…
Она сконфуженно протянула мне разорванную цепочку. Блондинка, видимо, ухватилась за неё, когда падала на меня. Цепочка не выдержала и порвалась, а кулон, который родители подарили мне на восемнадцатилетие, куда-то запропастился.