Однако мамины слова совершенно точно подстегнули мои чувства: я сама не поняла каким образом, но после наших домашних посиделок на мое восемнадцатилетние, наши простые переглядывания с Джошем превратились в настоящий роман, а к началу учебного года в университете, мы уже снимали вместе квартиру.
При этом папа сразу сказал, что никаких поблажек своему лаборанту он делать не будет: у него по графику четыре ночи в недели стоит дежурство в лаборатории, и, несмотря на наше родство, график своего лаборанта для меня он менять не будет. Гордясь принципиальностью отца, я смирилась с постоянными отлучками Джоша. Сама я в лабораторию предпочитала не соваться, даже несмотря на то, что там были оборудованы целые жилые отсеки для работников: этаж для ученых, этаж для охраны, этаж для обслуживающего персонала. Просто это было любимое место моих родителей: иногда отец с матерью жили там только на буднях, иногда — целыми месяцами. Когда такое случалось в моём детстве, меня просто закрывали с игрушками в апартаментах родителей (если им не удавалось найти няню с полным проживанием в нашем городском доме), а родители, в свободное от работы время, либо вывозили меня на прогулку в парк, либо заказывали еду из города — и мы устраивали импровизированные семейные обеды в одной из личных комнат.
В общем, я довольно спокойно относилась к тому месту, где работали родители.
До последнего раза — когда мама узнала про мою русскую подружку. В тот раз меня не просто вернули домой — в лаборатории была какая-то проблема, поэтому родители спешно запихнули в одну из дальних, неиспользуемых комнат в противоположном конце от родительских апартаментов) и около двух недель не выпускали из неё — отец, разозлённый моим поступком (я посмела огорчить мать) отобрал у меня и телефон, и компьютер… и всё это время я вынуждено находилась в комнате без окна и свежего воздуха, с искусственным светом, подсвечивавшим белые стены двадцать четыре часа в сутки подряд.
Родители даже тогда не соизволили мне объяснить, в чем состояла проблема с моей подругой. Ну ладно, мама не хочет вспоминать, что она русская — но причем здесь целая нация? Мне, что теперь, ни балет не посмотреть, ни классическую музыку не послушать? Но отец, когда я в эмоциях выкрикнула ему эту фразу, просто ответил, что в нашей семье говорить по русски не разрешается. Запрещено — и всё.
Даже спустя семь лет я всё ежё не знала откуда у мамы такая ненависть к своей родной стране. Но сейчас я стала взрослее и независимей, а тогда…
… тогда же мы дома соблюдали «вооружённый нейтралитет»: мама позволяла мне за своей спиной общаться с Ольгой, я же в ответ на это никогда не употребляла ничего русского при родителях.
Я думаю, они рассчитывали, что наша дружба с Ольгой вскоре сама сойдёт на нет: учеба в школе закончилась, мы разъехались по разным странам, поступили в разные университеты. Ольга готовилась к свадьбе со своим женихом, а я уже начала жить с Джошем…
В итоге, всё вышло немного не так, как запланировали родители, но тут скорее сама жизнь вмешалась в их план, нежели родители допустили какой-то просчёт.
Самое занимательное, что поскольку мой парень работал на моего отца, мы волей — неволей стали куда чаще видеться с моими родителями. Мама, надо отдать ей должное, учила меня как правильно вести себя со своим парнем: к примеру, иногда, в свободный выходной день, Джош собирался к друзьям в тот дом, где он жил до меня вместе с ещё восемью парнями.
Когда мы сняли общую квартиру, у него было очень мало своих вещей — он сказал, что вся мебель и предметы быта покупались вскладчину ещё во времена студенчества, и он не хочет начинать делить кружки и половики с друзьями.
Нам очень повезло, что мои родители помогли нам с деньгами, и нам не пришлось спать на полу, не пришлось есть пластиковыми вилками.
Честно сказать, я спокойно относилась к тому, что он оставил практически все свои вещи в том доме, но я злилась из-за того, что он никогда не брал меня с собой, когда навещал парней — мы даже пару раз с ним поссорились на почве этого.