К тому же под влиянием астрологических доктрин, которые стали популярными с III в., по крайней мере в Египте, люди верили, что все вещи управляются непостижимым роком (эймармене), который с момента нашего рождения определяет весь ход наших жизней и который не позволяет нам ничего избежать. В противоположность Фортуне или эймармене некоторые боги появляются как спасители. Асклепий, к примеру, спасает не только болящих. Мы увидим на примере Аристида, что Асклепий мог рассматриваться как духовный руководитель во всех перипетиях существования. И Исида не только спасает людей от морских опасностей: она изобретает все искусства, на которых основывается человеческое общество. В своих ареталогиях, т. е. описаниях достоинств, она мыслится как превосходящая эймармене: фатальность подчинена ей; следовательно, она обладает властью освобождать людей от ее оков.[96] Исида и Серапис, с одной стороны, и Асклепий, с другой, творят чудеса для своих почитателей. У нас есть свидетельства о подобных чудесах в эллинистическую эпоху и позднее, и нет причины сомневаться в том, что культы Исиды и Асклепия могли повлиять на развитие личного благочестия, подобного тому, которое мы позже увидим у апулеевского Луция и у ритора Аристида.
II
Вернемся к Платону. В данном случае, думается, не стоит во всех деталях освещать платоновскую философию. Моя цель — показать, каким образом некоторые идеи его философии повлияли на духовность последующих веков. Кроме того, в любой великой философской доктрине не логическая и не метафизическая ее стороны оказывают наибольшее влияние. Последнее происходит скорее от некоего фермента, который оживляет все учение; от импульса, который исходит от сердца философа и соединяется с нашими сердцами.
Каково же в таком случае то глубинное течение, которое влечет платоновское учение? Это импульс к Вечному.[97] Только Вечное существует, ибо оно одно неизменно. Все остальное, все, что воспринимается чувствами, является текучим и искаженным. Все уходит, вечное остается.
Что же это за непреходящее Вечное?
Конечно, оно noeton, умопостигаемое, т. е. это сущность какой-нибудь вещи, человека, собаки, и оно не может быть определением (logos) или именем (опота). Оно есть сущность потому, что остается неизменным, в то время как конкретные предметы, вступая в бытие, постоянно изменяются и исчезают. Тем не менее при чтении Платона становится ясно, что интересует его отнюдь не сущность конкретных вещей. Не эту сущность он иллюстрирует примером в Федоне, диалоге, в котором впервые появляется метафизика идей; сущность для него, скорее, это справедливость как таковая, правосудие как таковое. Сущность конкретных вещей вступала в противоречие с логикой его системы и доставляла ему немало хлопот, как можно видеть уже на примере проблем, поднимаемых в Пармениде. Не конкретика является первичным объектом его поиска. Первично для него то, что следует назвать высшими категориями сущего: Красота (Пир), Благо (Государство), Единое (Филеб).
И как же нам прийти к пониманию этих первичных объектов? Прежде всего необходимо совершить полное очищение субъекта: нужны отрешение от мира, обретение созерцательного нрава, углубление души в саму себя. Вспомним идеи, изложенные в Федоне, и особенно знаменитый образ осьминога, сжимающегося в комок: этот знаменитый пассаж сделал Федона духовным водителем античности.
Вслед за эти должно произойти очищение объекта (Пир, Государство). В примере из Пира человек начинает с созерцания прекрасного мальчика, а от него переходит к следующим ступеням, используя двойное абстрагирование. Во-первых, он переходит от красоты одного мальчика к красоте всех мальчиков; далее, он переходит от красоты всех мальчиков, которые все еще остаются конкретными объектами, к красоте всех материальных вещей, наук и искусств, действий и занятий.
96
A. J. Festugière в Harv. Theol. Rev. XLII. (1949) 209 ff., 223, 233 ff. Сейчас я бы уже не рискнул сказать, что эти последние стихи об эймармене являются позднейшим добавлением (233 ff.). Во всяком случае, идея эймармене должна быть очень распространена начиная с греко-египетской астрологии (III в. до н. э.), а т. к. авторами этих исидианских ареталогий были, вероятно, греко-египетские жрецы Исиды, они могли и в этом случае, как и во всех прочих, легко воспринимать Исиду как Спасителя.
97
Ср. портрет истинного философа: Theaet. 172с слл., особ. 173е слл.: «разум же... парит надо всем» и т. д. и 175Ь: «когда же... он кого-нибудь повлек бы ввысь» и т. д. [Цит. по: Платон Собрание сочинений в 4-х томах. Т. 2. С. 230, 231.