Если взобраться еще выше по спиритуальной лестнице, мы достигаем сферы, которую уже Платон назвал «открытым морем красоты»[292] и которая, как описывается в герметическом трактате (XIII. 6), есть «то, что не испорчено [материей], то, что не имеет ни границ, ни цвета, ни формы: нерушимое, нагое, лучезарное; то, что постигает самое себя; неизменное, Благо, Бесплотное». Примечательно в этом отрывке чередование позитивных и негативных терминов. Из негативных некоторые используются для обозначения всего бестелесного — «то, что не испорчено [материей], то, что не имеет ни цвета, ни формы... нерушимое...»; другие относятся только к первичному Бестелесному — «то, что не имеет границ... то, что постигает самое себя», иначе говоря, непонятное для нас, в-себе-самом-непостижимое. Позитивные термины — либо традиционные выражения, восходящие к самому Платону («неизменное Благо»), либо световая символика («лучезарное»). Это разнообразие терминов представляет трудность, присущую описанию того, что, собственно говоря, не может быть описано. Возможно, наиболее неадекватным обозначением его остается образ света, столь характерный для эллинистического мистицизма.[293] В более позднее время часто упоминалась божественная Тьма: ибо тот свет, который суть Бог, столь ярок, что это ослепляет нас. Бультманн считает, что этот образ божественной Тьмы появился не раньше сочинений Псевдо-Дионисия Ареопагита, около 500 г.[294] Однако по меньшей мере предвестие этой идеи можно почувствовать у Филона[295] — в пассаже, где он обращается к светящемуся облаку в Исходе (20: 21): «Таким образом, Моисей, — говорит он, — это человек, который созерцал Бытие без формы — ибо божественные оракулы говорят нам, что он вошел в облако, которым они желают обозначить незримую и бестелесную Сущность...» Вероятно, эта идея вновь всплывает в герметическом трактате, если мы согласимся с правильностью корректировки соответствующего места Фергюсоном и Кюмоном.[296] Если она верна, смысл таков: «Ты привел нас, Отче, к созерцанию Блага и Прекрасного, и это созерцание почти осветило око моего ума». Нет, отвечает Гермес, Божественный Свет — не огненная субстанция, подобно лучам солнца, «которые своим сверканием вынуждают закрыть глаза... Это живая и более проникновенная ясность, безобидная и полная бессмертия». Можно ощутить, вероятно, как близки мы здесь к идее божественной Тьмы. Самый факт отрицания Гермеса доказывает, что некоторые умы уже принимали это понятие. Кроме того, во многих других местах Филон говорит о головокружении, которое охватывает нас, когда мы приближаемся к Богу. Но головокружение по-гречески — σκοτοδινία, что означает вихревое движение в темноте.
293
Ср. Ζωή και φως Corp. Herrn. I. 9, 12, и τό λαμπρόν φως ibid. VII. 2. Ср. также G Р. Wetter, Phôs [Uppsala, 1915], и R. Bultmann, «Zur Geschichte der Lichtsymbolik im Altertum», Philolo-gus XCVII. [1948] 1 ff.
296
Corp. Herm. Χ. 4 (114. 19): Έπλήρωσας ημάς, ώ πάτερ, τής αγαθής και καλλίστης θέας και ολίγου δεϊν έσβέσθη μου ό του νοΰ οφθαλμός ύπό τής τοιαύτης θέας. Codd. имеет непонятное έσεβάσθη: έπεσκιάσθη, Scott («ослеплен»), έπετάσθη Reitzenstein. Профессор Нок теперь считает, что возможное значение έσεβάσθη — «был посвящен»