Никита принес две великолепные кисти темного крупного винограда и мандарины. Я подарила ему пару отличных кожаных перчаток, теплый шарф и свитер. Мои подарки были скорее подарками мамы, и он покраснел, принимая их. Я предложила Никите чаю, но он, коротко взглянув на Артура, который, нахохлившись, молча сидел в кресле, отказался.
Когда мы остались одни, я подошла к нему и провела рукой по плечу. Он поднял на меня виноватые глаза.
- Прости, - сказал он, - прости, прости, прости, я просто ни на кого не хочу тратить наше время.
Что я могла ему ответить? Я не хотела этого тоже.
Второй гость явился около обеда. Его я звала очень просто: бывший муж, который живет в доме напротив. Виктора я не провела в комнату, разговаривали в коридоре. Он был не очень трезв и говорил о том, что я давно уже от него же и знала: что он несчастлив, что жена называет его не иначе, как старым башмаком... В конце концов он заплакал и стал проситься назад, а потом меня же и обвинил в своих слезах. Все это тянулось уже давно и мне порядком надоело, поэтому без церемоний постаралась поскорее его выпроводить.
Зайдя в комнату, я сразу поняла, что Артур зол и еле сдерживается. Я кинула в ящик серванта подарок и направилась на кухню, потому что боялась, что он скажет что-нибудь не то, а потом будет об этом жалеть. Его голос застал меня уже на пороге.
- И кто это был?
Я ответила правду:
- Одноклассник.
- Такие вот они, одноклассники, щедрые, - насмешливо протянул он. - И ты даже не развернешь подарок?
Это было ни к чему, о чем я ему тут же и сообщила:
- Я знаю, это духи, третья такая же самая коробка. Я отдаю их Ивановне, она и рада.
- И много у тебя еще тайн, Алевтина? - как-то очень серьезно спросил он.
Я заверила, что больше тайн нет, что Ивановна, тайна последняя, не пришла, видимо, потому, что знает, где он, Артур, сейчас находится. Закончила я так:
- Тайн больше нет, остались одни желания, а о них мы подробно поговорим перед сном.
И в страшном сне я не могла бы сказать такого, но ведь вот стою, не краснея, перед ним и говорю... Меня несло, несло по течению, а я не желала видеть берегов и помнить, что все это скоро закончится. Артур разулыбался.
Как я люблю его улыбку!
ОН
Аля решила пойти в магазин, я, естественно, собрался тоже. Уже стемнело. Мы вышли из подъезда, и я сказал, что могу просто пойти за ней, потому что могут встретиться знакомые. Я вспомнил о ее чертовом муже. Городок казался слишком маленьким, чтобы в нем хоть что-то можно было утаить.
- Нет, - сказала она и засмеялась, - рядом и только рядом.
Другой бы спорил, но только не я. Идти в магазин, который находился через дорогу, Аля почему-то не захотела, и мы направились в сторону вокзала. Я нес в руке сумку. Ну, чем не заботливый муж? Молодежи на улице было много, и с ней все время кто-то здоровался. Меня это раздражало. Вот не люблю маленьких городков, где все живут на виду друг у друга! И, сколько себя помню, всегда был такой: в молодости вместо того, чтобы обниматься с девицами на танцплощадке, любил сидеть где-нибудь в сторонке и наблюдать за толпой. Я не любил быть объектом пристального внимания, любил глазеть на людей сам. А без девиц и так никогда не оставался.
В магазине, пока я покупал продукты, Аля разговаривала с группой девчонок, наверно, учениц, хотя на школьниц они походили мало. Интересно, подумал я, почему, чем они моложе, тем больше красятся? Надо бы не забыть спросить Алю об этой закономерности. Наконец-то все было куплено. Я подошел к ним.
Девчонки пялились на меня во все глаза без зазрения совести. Облизнитесь, девочки, облизнитесь, но я не для вас. Я не любил малолеток, мне с ними скучно. Когда-то мой друг старлей говорил, что среди них попадаются восхитительнейшие дуры, поэтому надо вовремя отключать слух и наслаждаться. Кому что...
И тут на меня накатило. Я поставил сумку на пол, взял Алечкину руку и, не отводя глаз от ее лица, медленно и с чувством поцеловал каждый пальчик, потом осторожно натянул на нее перчатку. То же самое проделал и с другой рукой. В глазах у Али плескался смех, но я был предельно серьезен.
- Пойдем, моя дорогая, нам пора.
Я обнял ее за плечи, прижал к себе и вывел из магазина. И тут мне стало стыдно... Что же я, дурак старый, делаю? В конце концов, муж не пьянка, его просто так не отменишь. Он приедет, и ему выложат все... Сам же, помнится, обещал не навредить ей.
В панике я схватил Алю за руку и потащил туда, где было темнее, потом прижал к какому-то забору, целовал и просил прощения:
- Пощади меня, Аленька, пощади... Видишь ведь сама, что с тобой я теряю остатки разума.
Почему-то я никак не мог понять, за что она благодарит меня. Мне никогда особо не везло с женщинами, я не понимал их да и не особо-то старался. Там, где я вращался, женщины были несколько иного склада, где уж мне понять тебя, Аленька?
Целовать ее я начал еще в коридоре, едва успев закрыть дверь.
ОНА
Он извинялся, наверно, уже в десятый раз, а я не могла объяснить, за что благодарила. Мне надоело быть жертвой, которую бросили муж и сын, я хотела быть женщиной, обласканной и зацелованной мужчиной. Я знала, что надолго стану предметом обсуждения, но прежде с преогромным удовольствием побуду предметом жгучей зависти.