Мне обрабатывают руки, на левое запястье приходится наложить пару швов. Меня везут на узи и рентген. Я не задаю вопросов, не желая знать ответов. К моменту, когда меня увозят в операционную, я настраиваю себя на любой исход, прекрасно понимая, что шансов практически никаких. Столько пережитого страха, столько вынесено невыносимой адской боли… Можно ли в таких условиях надеяться, что удастся сохранить беременность?
Приходить в себя мне мучительно больно. Всё тело словно пропущено через мясорубку. На одно мгновение я не понимаю, где нахожусь, вижу в руке катетер, вижу капельницу и думаю, что спасение мне лишь почудилось, что я всё ещё нахожусь в адском бункере, а боль – это следствие попадания кислоты в кровь.
Я задыхаюсь. Писк в ушах достигает неимоверного значения. Я поднимаю руку, хватаюсь пальцами за головку катетера, хочу вырвать… Передо мной возникает лицо Жени.
– Тише, тише, Ангелочек. Это витамины для тебя и крохи. – Он перехватывает мои пальцы, несильно сжимает. Хотя этот жест отзывается тянущей болью, я мгновенно успокаиваюсь.
Облизываю сухие губы и спрашиваю:
– С ним всё в порядке?
– Да. Я же тебе сказал, что с вами обоими всё будет хорошо. Всё хорошо, Ангелин.
Смотрю на мужчину пытливо, решая, стал бы он обманывать о таком, и он, словно заранее предугадал моё недоверие, говорит с довольной улыбкой:
– А вот, смотри, что я попросил сделать нам на память! – Он подхватывает с тумбочки стопку бумажек и разворачивает перед моим лицом. – Ну-ка, посмотри, мамочка, кто это тут у нас. – Женя показывает мне неясные очертания и выдаёт подробный отчёт: – Уже сердце бьётся у человека! Док сказала, хорошее, сильное сердцебиение, волноваться не о чем. А вот, приглядись, видишь? Уже ручки и ножки видно.
Я, конечно, ничего не вижу, но слёзы облегчения торопливо сбегают из глаз. Женя стирает их своими пальцами, нежно целует мои губы.
– Не плачь, всё хорошо. А будет ещё лучше. – обещает он. – Только придётся немного в больнице полежать, не забивая голову работой, проблемами, заботами…
– Ладно, – покладисто соглашаюсь, и начинается новый виток моей жизни.
Через месяц пережитое начинает казаться лишь дурным сном. Воспоминания об ужасе, о неконтролируемом страхе постепенно стираются. Конечно, стараниями моих близких.
Моя палата мало напоминает больничную палату. Здесь есть телевизор, гора подушек на койке, мой любимый плед, даже мини-холодильник с кучей передачек от Маргариты, которые трижды в день привозит Власов. Периодически меня навещают мать и сестры Жени, пару раз наведывалась даже моя мама. Словом, скучать мне особо некогда. А вечерами сюда, как к себе домой, приезжает Женя, чтобы мы спали вместе, в одной койке, которая состоит из двух, составленных вместе. Не знаю, как к этому относится медперсонал, но почему-то уверена, что этот обаятельный, немного нахальный фээсбэшник нашёл много убедительных аргументов.
Не знаю я и как отнестись к его признанию. Немного злит, что ничего не рассказал мне раньше, но сейчас, тщательно припоминая все детали нашего недолгого, но тесного знакомства, всё яснее понимаю, что так, как с ним, не лажала ещё никогда! Сколько он оставлял для меня подсказок, сколько раз намекал, что всё совсем не так, как кажется, а я с лёгкостью отмахивалась от этого, убеждая себя в обратном. Отчасти поэтому я и пытаюсь теперь не судить сгоряча, подавляя природную импульсивность. Думаю, анализирую, взвешиваю, но не принимаю никаких решений. Я не знаю, что будет завтра или через неделю, но сейчас, лёжа на больничной койке в объятиях Жени, мне кажется, что это самое лучшее и правильное, что случалось со мной.
Мой телефон звонит. Видеовызов от Власова. Я отвечаю, и на экране появляется Ярослав. У него на груди сладко сопит Лиза – её рождение я пропустила, восстанавливаясь под наблюдением врачей.
– Привет молодому семейству! – широко улыбается Ярик. – Ну когда тебя там уже выпишут, Власова?
– Если всё нормально, то завтра и выпишут, – радостно отвечает вместо меня Женя. Притягивает меня чуть ближе, целует макушку. – Кстати, давно собирался тебе сказать: завязывай называть её Власовой, это жутко раздражает. Особенно, учитывая, что Ангелина Анатольевна уже никакая не Власова.
– А кто же она? – недоверчиво смеётся Ярик.
Я изворачиваюсь в мужских руках, сощуриваю глаза и повторяю вопрос бывшего мужа:
– И кто же я, по-твоему, милый?
– Токарева, любовь моя, – лыбится во все 32 зуба этот кретин.
– Скажи, что шутишь! – требую я у него.
– Прости, детка, я дал слово, что больше никогда ничего не стану от тебя скрывать, поэтому не могу.
– Ты… ты… ты..! – пока я пытаюсь подобрать слова, Ярослав, не скрывая своего самодовольства, прощается:
– Ох, и безбашенный же ты мужик, Женёк! Сочувствую! Позвони, если останешься жив!
Экран гаснет, и я отшвыриваю телефон в сторону.
– Ты! Да как ты посмел?! – кричу, что есть мочи. Надеюсь, меня выставят из больницы уже сегодня, и я тут же подам на развод!
– Тише, Ангелочек, тебе нельзя волноваться! – серьёзно говорит он мне, и весь пыл гаснет. – Посуди сама: я тебе кто? Никто? И кто бы мне позволил заниматься твоим здоровьем, приглашать сюда врачей со стороны, переделать палату для твоего комфортного пребывания, фактически жить здесь с тобой? Информацию о состоянии здоровья не предоставляют посторонним, если ты не забыла, Ангелин. Я решил, что наш ребёнок это весомый аргумент для заключения брака, в загсе сочли так же…
– Ты, фээсбэшник паршивый, не мог их всех просто припугнуть?! – протягиваю я. – Ты не подумал, что я не собираюсь замуж вообще или за тебя в частности?
– Глупости, Ангелин. Мой ребёнок не будет носить никакую другую фамилию. И моя жена тоже. Да и если обсуждать серьёзно: ты любишь меня, я жизни без тебя не мыслю, у нас будет ребёнок, мы однозначно будем жить вместе и я точно никуда не уйду. Месяцем раньше, месяцем позже, это неизбежно бы произошло, так чего злиться?
– Ты наглый, эгоистичный, напыщенный индюк! Даже не представляю, как я раньше не догадалась, из какой ты структуры! Только вы так можете обращаться с людьми! Захотел – женился, захотел – стёр все данные и исчез в неизвестном направлении!..
– Не утрируй, пожалуйста, Ангелин, – устало вздыхает Женя. – Я же сказал, что никогда больше тебя не оставлю. Разве брак это не железная гарантия моих намерений и моих чувств?
– А о моих чувствах ты не подумал? – с обидой спрашиваю у него. – Не подумал, каково мне будет узнать, что без меня меня женили? Ой, пардоньте, выдали замуж!
Последние слова звучат как ругательство. Я закрываю лицо руками и начинаю горько плакать.
Женя со вздохом поднимается, долго что-то ищет в своей сумке, снова садится на край койки.
– Ангелина, Ангелочек мой, прелесть моя ненаглядная, – тихо зовёт он. – Ну прости меня, дурака такого. Я правда хотел как лучше. Ты знаешь, что близкие родственники сотрудников ФСБ могут обслуживаться ведомственными врачами? А там хорошие спецы… Я должен был убедиться, что с тобой, что с крохой всё в полном порядке, я должен был как следует позаботиться об этом, Ангелин. И я сделал бы для этого всё, что угодно, не говоря уже о том, чтобы жениться на тебе. – Я прислушиваюсь, с любопытством поглядываю на него сквозь щели между пальцами. – Признаться честно, я ни о чём не жалею. Для меня это был уже решённый вопрос, и для меня странно, что ты этого не понимаешь. Я же сказал тебе с самого начала, что однажды ты станешь моей женой!..
Я издаю смешок:
– Ты много болтаешь, откуда мне было знать, что именно в этом не соврёшь?
– Ангелин, я люблю тебя. Хотел бы я иметь возможность сделать всё правильно, но выбор у меня был невелик. Однако, если ты хочешь, мы можем всё переиграть. – Он показывает мне коробочку. – Ты согласна выйти за меня замуж?